Выражение его лица мрачнеет.

— Твое место в тюрьме. — Эти слова вызывают боль в моей груди, и мне хочется вырвать свое глупое сердце за то, что я чувствую к нему что-то, кроме ненависти.

Матео срывает с головы кепку и проводит рукой по темным волосам. Костяшки его пальцев в синяках, ранах и распухли.

— Что случилось с твоими руками? — Они не выглядели так прошлой ночью. — Пробил стену или что-то в этом роде? — говорю я жестоким, дразнящим тоном.

Он снова надевает бейсболку.

— Или что-то в этом роде.

Я беззлобно смеюсь.

— Мужчины. А говорят, женщины — эмоциональные. Надеюсь, все эти разрушения успокоили твою хрупкую мужественность.

Он прочищает горло и ерзает на месте, как будто готовится уйти.

— Я зря трачу время, — говорит он тихо, словно разговаривая сам с собой.

— Ага. — Мне хочется швырнуть песком ему в лицо, но я слишком занята тем, что снова вытираю свои глупые вытекающие слезы.

Он наблюдает за мной, и когда я встречаюсь в ним взглядом, на его лице безымянная эмоция. Печаль? Нежелание, может быть?

— Что бы ты ни думала обо мне, я хочу, чтобы ты знала: быть с тобой — это лучшее, что случилось со мной за… ну… может быть, за всю мою жизнь.

Дерьмовый ответ вертеться на кончике моего языка, но я не могу протолкнуть оскорбление через горло.

— У меня много сожалений в этой жизни, Элси. Ты никогда не будешь одним из них.

— Ты сожалеешь об убийстве Эштона? Жалеешь о боли, которую причинил его семье? — Я перестала вытирать слезы, так как они приходят слишком быстро, чтобы за ними угнаться.

Он смотрит на песок у своих ног и кивает.

— Каждый день.

У меня дыхание перехватывает в горле. Он все еще не отрицает этого. Боже, меня сейчас стошнит.

Я обхватываю себя руками, вспоминая все те времена, когда мы были одни, как сильно я ему доверяла. Как безопасно я себя чувствовала с ним. Глупая, Элси.