– Кто там? – спросил чужой, надтреснутый тенорок.

– Поросенок в клети бузит. Не волнуйся, служивый, – отвечал дед Серафим.

Голоса доносились из-за угла курятника, оттуда, где плетень вплотную подбирался в беленой стенке сарая.

Гаша насторожилась. Дед Серафим разговаривал с незнакомцем, опасливо понижая голос почти до шепота, время от времени повторяя, будто припев длинной песни:

– Да опусти ж ты автомат, безоружен я! Не тыкай в грудь! Я безоружен!

– Рота эсэсовцев, говоришь?

– Рота, не больше! Да и то, тут-то в Горькой Воде, более взвода за раз не ошивается. Остальные – по хуторам рассредоточены. Да опусти ж ты автомат…

– А сам ты кто? По виду – не простой человек…

– Да я, брат, проще валенка…

– Только не в валенки обут, в сапоги хорошие. И морда сытая!

– Не тыкай в грудь, автоматом-то! Отпусти – я тебе харчей вынесу. Правда, путное все подъели, но картошка есть, свежесваренная.

– Харчей добыли, сыты, с боем взяли тут неподалеку… Мы уж и речей напутственных наслушались, и харчей хороших отведали. И пути назад нам нет. По ту сторону Миуса товарищ майор и заградотряд, – был ответ. – А впрок нашему брату только патроны нужны, и гранаты… Я оставлю тебе пару гранат. Поможешь?

– Что же я могу с парой-то гранат?

– Там склад, под горой, по-над речкой. Взорвать бы…

– Парой гранат? – усмехнулся дед Серафим. – Откуда ты такой прыткий? Почему без лычек? Или разведчикам знаки воинского различия не полагаются? Да убери ж ты автомат! Побойся Бога!

– Штрафбатовец я, батя. Ворье, то бишь. Кровью смываю многие вины перед отечеством. Но ты-то еще виноватей, не так ли? Потому как предатель…

– Автомат-то убери, судья присяжный!

– На складе-то мины, заряды детонируют и тогда…

– …и тогда сюда сбегутся каратели со всей округи и перевешают каждого десятого. Ты передавай командиру своему, что, коли через Горькую Воду надумает венгров гнать, мы поможем. А гранаты давай, давай…

– Прощай, отец. Если что – помни. Наш майор строгий человек. К стенке поставит запросто, по-свойски, а потому гранаты куда надо запузырь.