– Ступай. Мы уж пуганы… Повсюду стояли, и у стенки тож.

Затрещали, заходили ходуном жерди плетня, что-то тяжело грянулось о землю, звякнуло железо. Гаша увидела фигуру человека, кравшегося вдоль плетня с автоматом в руках. В ватнике, ушанке и подшитых кожей валенках, перепоясанный широким ремнем, он отличался от мужского населения Горькой Воды разве что возрастом – не юн, не стар, не убог, не искалечен и при всем том – мужчина.

Вот он поравнялся с Гашей, вот замедлил движение, завертел головой.

Гаша испуганно присела на корточки, скрылась за прутьями плетня. Неужто заметит?

– Вставай! – услышала она голос. Гаша посмотрела наверх. Голова в ушанке набекрень ясно виднелась над плетнем на фоне светлеющего неба.

– Эх, баба! – сказала голова.

Гаша перекрестилась.

– Зачем ты тут? – она снова вздрогнула, услышав голос деда Серафима. Сильная рука приподняла ее за шиворот и поставила на ноги.

– Я уже видела их раньше, – едва слышно прошептала Гаша. – Шныряют повсюду…

Дед Серафим перекрестил грудь чуть ниже шеи.

– Я-то, дурень, надеялся, что минет нас чаша сия. Степь широка. Думал, пройдут мимо…

– Кто пройдет, Серафим Феофанович?

– Товарищи пройдут. А они – вот они! Да со всей шантрапой, да с особистами на хвосте.

Дед Серафим тяжко вздыхал и ежился, видимо, выскочил на двор второпях. Тулуп натянул прямо на исподнее, валенки насунул на босу ногу. Теперь он стоял перед Гашей, спрятав руки в глубокие карманы тулупа. Там в овчинной глубине что-то тяжко позвякивало.

– Гранаты, – предупреждая Гашин вопрос, проговорил дед. – Дал мне гранат, разведчик.

– Станете взрывать, Серафим Феофанович?

Старик молчал.

– Дедуля? – она положила руки ему на грудь, всматриваясь в сумрак, стараясь различить его черты. От него пахло влажной овчиной, табаком и страхом.

– Ты знаешь ли, что такое штрафбат, детка? – проговорил он наконец.

– Откуда мне…