Книги

Москва строящаяся. Градостроительство, протесты градозащитников и гражданское общество

22
18
20
22
24
26
28
30

В описании причинных следствий мы все равно должны исходить из сущностей – вещей, которые индивидуально и уникально являются именно тем, что они есть. Тот факт, что мы можем формулировать изменения, происходящие благодаря определенным однородностям и закономерностям, не устраняет этого изначального элемента индивидуальности, предпочтения и предвзятости. Напротив, формулирование законов предполагает именно эту способность. Мы не можем избежать этого факта, если будем пытаться трактовать каждую вещь как следствие других вещей. Это прямо-таки впихивает индивидуальность в те, другие вещи [Dewey 1993: 138].

Должны ли мы далее дать определение понятию «вещь»? Не думаю, что для исследования обустройства среды обитания подобное определение необходимо. Мы можем обойтись без М. Хайдеггера и теории вещей [Brown 2001]. Дьюи утверждал, что философия не нуждается в разработке теории реальности, потому что «“реальность” – это обозначающий термин, слово, употребляемое для беспристрастного обозначения всего, что происходит» [Dewey 1993: 2]. Важно то, что вещи в ассоциации с другими вещами не просто существуют, но происходят. Дьюи интересовали последствия происходящих вещей – он выступал за систематическое изучение возможных последствий с целью выявления оптимальных исходов.

Мы можем быть уверены, что завтра произойдут вещи, которые сегодня неизвестны или не выявлены. И разумеется, отличить одну вещь от другой иногда бывает трудновато. Однако на практике люди и другие животные постоянно выявляют вещи и вводят их в действие. Действие – это динамические взаимоотношения (или ассоциации, на языке ACT) между живыми существами и вещами. «Наука не занимается индивидуальностями вещей. Она занимается их взаимоотношениями» [Dewey 1993: 138].

Большие «вещи», такие как общество и демократия, нельзя просто вывести из приписанных им последствий. Скорее, их нужно рассматривать в качестве комбинаций ассоциаций, связывающих несоизмеримости, – как агенты, обладающие волей, так и неодушевленные вещи. Липпман размышлял на эту тему в 1920-е годы: «Логический подлесок исчезнет, если мы будем считать общество наименованием не вещи, а всех урегулирований между индивидами и их вещами» [Lippmann 2009: 161].

Нет необходимости заниматься интеллектуальной пересборкой каждой вещи или комбинации вещей. Латур признает, что «было бы глупым педантизмом» воздерживаться от употребления понятий традиционной социальной науки как «удобного условного обозначения всех компонентов, уже принятых в коллективном пространстве» [Латур 2014: 24]. Однако всегда существует риск забыть, что «условные обозначения» упрощают сложные меняющиеся реальности. И зачастую первые затемняют смысл последних, как утверждает Латур: «Но в ситуациях, когда во множестве возникают инновации, границы между группами становятся неопределенными, а ряд сущностей, которые необходимо принять в расчет, неустойчив… последним делом было бы заранее ограничить форму, размеры, гетерогенность и сочетаемость связей» [Латур 2014: 24-25]. Иными словами, нам нужны, как выразился М. Манн, «понятия, пригодные для работы с беспорядком» [Манн 2018: 32]. В постсоветской Москве во время переходного периода к неизвестному будущему был большой беспорядок – она легко удовлетворяет латуровским критериям выбора подхода, при котором как можно меньше вещей будут восприниматься как данность.

Послесловие к русскому изданию

Невозможно рассказать здесь в двух словах, что произошло за последние пять лет со всеми акторами вышеизложенного повествования. Однако краткие сведения о них, вероятно, будут интересны. После этого мне бы хотелось обратиться к основным аспектам современного состояния активизма / гражданского общества и градостроительства в Москве.

А. А. Навальный, впервые упомянутый в настоящем исследовании в качестве исполнительного секретаря Комитета защиты москвичей в связи с событиями 2007 года, с тех пор превратился в политического деятеля общенационального масштаба, и ныне его знают во всем мире. В данный момент он находится в тюремном заключении. Архнадзор за пределами Москвы, возможно, не пользуется той же известностью, что Навальный, но эта организация остается главным защитником столичного культурного наследия. Тем не менее в 2020 году ей не удалось спасти 23 исторических здания [В 2020 году 2020]. С другой стороны, в тот же период город занимался восстановлением около 500 объектов культурного наследия и около 200 из них рассчитывал завершить к концу года [Жуков 2020]. Однако программа «1 рубль за 1 квадратный метр» не внесла существенного вклада в сохранение памятников архитектуры. С момента ее запуска в 2012 году были полностью отреставрированы всего 19 зданий [Программа 2020]. Несмотря на это, московская мэрия продолжает ее продвигать: по сообщениям СМИ, в голосовании за лучший проект реставрации по программе «рубль за метр» на портале «Активный гражданин» приняли участие 200 000 москвичей [Мелешенко 2020].

«Активный гражданин» и «Наш город» в целом сохранили прежний вид и функции, о которых шла речь в «Заключении»; к ним добавилась лишь краудсорсинговая платформа «Город идей» (https://crowd.mos.ru). В то время как «Наш город» выполняет роль электронной жалобной книги, «Город идей» призывает горожан вносить свои предложения. Все три портала работают с общественным мнением, но в рамках строгих ограничений. «Наш город» и «Город идей» способны привести к положительным изменениям в московских районах в том случае, если власти действительно будут отрабатывать жалобы и предложения. Но «Активный гражданин» как будто стремится заменить собой публичное пространство, а не расширить его, о чем свидетельствует насмешливое переиначивание его названия активистами: «Фиктивный гражданин». По словам московского муниципального депутата, «все меньше остается пространства, где реальные жители могут высказывать свое мнение относительно городских проектов и при этом смотреть в глаза чиновникам» [Кадашова 2018].

Недавно организованное ответвление «Активного гражданина» – «Электронный дом» – породило новые опасения. На сайте https://ed.mos.ru этот проект провозглашается «платформой для взаимодействия жителей и управляющих организаций». Однако характер «взаимодействия с управляющими организациями» отнюдь не прозрачен, как объяснила недавно независимый муниципальный депутат Н. Л. Загордан [Загордан 2021]. Существует вероятность того, что самоорганизовавшиеся жители должны будут подчиняться «администратору», роль которого, скорее всего, будет исполнять местное бюджетное жилищное учреждение. Кроме того, «собственники никогда не смогут проверить правильность подсчета голосов». В программе реновации, о которой речь пойдет ниже, «Электронный дом» вполне может быть использован для фальсификации голосования, чтобы переселять жителей против их воли.

В этой книге я обосновал важность проведения публичных слушаний до начала реализации градопреобразующих проектов. Впоследствии стало совершенно ясно, что власти продолжают бороться с этой институцией, как заключил К. Фролих в недавней статье: «Хотя официально московское законодательство требует, чтобы решения принимались с учетом интересов общества, муниципальные власти продолжают делать все возможное, чтобы исключить горожан из этого процесса» [Frohlich 2020: 198]. Далее автор статьи, основываясь на исследовании, проведенном в 2014 году, отмечает, что «городские активисты Москвы, создающие альтернативную публичную сферу, продолжают отделять себя от сферы, контролируемой государством, давая возможность развиваться солидарности и новым коллективным идентичностям» [Frohlich 2020: 199]. Тем не менее после муниципальных выборов 2017 года Я. Гороховская [Gorokhovs-kaia 2018] исследовала «небольшую электоральную революцию в Москве», в результате которой многие местные активисты заняли посты муниципальных депутатов, войдя таким образом в «сферу, контролируемую государством». На самом деле оба подхода следует рассматривать как взаимодополняющие, а не взаимоисключающие.

Ясно также, что ни одна из форм борьбы за свои права, будь то самоорганизация вне государства или использование полномочий муниципального депутата, не приветствуется режимом. Если муниципальный депутат Загордан права, то московские власти создали «Электронный дом» для того, чтобы воспользоваться самоорганизацией жителей в своих целях. Сама Загордан может использовать свое положение для поддержки инициатив граждан, однако сталкивается с серьезными препятствиями. Например, ее не пустили на экспозицию к публичным слушаниям по готовящейся реновации в ее собственном районе [Кадашова 2019]. Мало того, в июле 2018 года неизвестные повредили машину Загордан: «разбили стекло и залили салон какой-то бесцветной жидкостью». В сентябре того же года она вернулась домой и обнаружила перед дверью в квартиру свиную голову с воткнутым в нее ножом. Еще одна свиная голова с торчащим ножом была оставлена у квартиры ее пожилой матери [Шоладеми 2018].

На уровне политической элиты до сих пор сохраняется имманентное недоверие к самоорганизации граждан – тоталитарная черта политической культуры. Ее корни уходят в глубь веков, к древнерусскому периоду с его основополагающим принципом всеобщего подчинения государственной власти. То, что эта тенденция ограничивается, во многом заслуга самих граждан. Благодаря их усилиям протесты на местах теперь также являются частью политической культуры. Но большую роль играет и главный исторический вклад Путина в российский авторитаризм, с вплетением современного популизма [Busygina 2016; Fish 2017; Robertson, Greene 2017].

Здесь не место пространным теоретическим рассуждениям о роли путинского популизма. Но эту тему хорошо иллюстрируют два недавних примера. Первый – мусорный кризис, за которым последовала мусорная реформа, — показывает, что путинская система вмешивается в проблему, когда местный протест перерастает в общероссийский. Второй – реновация — не только наглядно демонстрирует путинский популизм, но и поднимает вопрос о градостроительной стратегии России.

«Мусорный кризис» спровоцировали твердые бытовые отходы из Москвы. Санкционированные и несанкционированные свалки столичного мусора десятилетиями загрязняли Московскую область. Возмущенные граждане искали справедливости через «официальные каналы», но мусорный бизнес приносит операторам по вывозу и утилизации отходов и местным чиновникам большие прибыли. Время от времени Путин уделял внимание этой проблеме, но в конечном счете решил, что к ней необходим системный подход в национальном масштабе. В 2018 году «мусорные бунты» в Московской области заметно усилились и перекинулись на другие регионы. Протест на железнодорожной станции Шиес в Архангельской области, где планировалось создание огромного мусорного полигона для московских отходов, вызвал интерес и сочувствие во всей России. Когда волна протестов распространилась по стране, Путин лично заявил о справедливости народного возмущения и запуске общенациональной программы по решению этой проблемы 1 января 2019 года.

В настоящее время, спустя два с лишним года, результаты малозаметны. С одной стороны, власти (то есть разнообразные ведомства, в той или иной степени подконтрольные вице-премьеру В. В. Абрамченко) пытаются применить подход «расширенная ответственность производителя», используемый в ЕС уже более 20 лет, к совершенно иному российскому контексту В то же время Государственная корпорация «Ростех» под руководством личного друга Путина и бывшего офицера КГБ С. В. Чемезова пытается «решить проблему», построив 25 огромных мусоросжигательных заводов. Таким образом, «мусорная реформа» явилась одним из сражений в масштабной борьбе между «технократами» и силовиками за доминирование в правительстве. Оба потенциальных решения носят административно-командный характер. Что касается общественности, то власти просто стремятся задобрить граждан, ограничивая тарифы на вывоз мусора для домохозяйств [Argenbright 2021]. Высказывание Г. Г. Бовта по поводу реновации в равной степени справедливо и по отношению к «мусорной реформе»: подобный популистский авторитаризм – «путь “осчастливливания сверху”, подразумевающий, что “мы сами знаем, как вам лучше”» [Бовт 2017].

Полемика по поводу реновации, пожалуй, еще более наглядный пример, поскольку она касается не только протестов, связанных с городской застройкой, но и стратегии градостроительства и экономического развития. История, которую я изложил в книге, началась с лужковского градостроительства, которое в первые постсоветские годы стало для города средством не просто выживания, но и процветания. Однако торопливый, сумбурный подход Ю. М. Лужкова повредил ткань города и вызвал волны возмущения. С. С. Собянин избрал другую тактику, однако в центре ее осталось градостроительство. Для начала, действуя совместно с тогдашним президентом Д. А. Медведевым, Собянин запустил проект «Новая Москва» – огромный «чистый лист» практически безграничных возможностей для застройки. Возникли помехи: расстояния, затраты на создание инфраструктуры с нуля и вмененные потери для федерального правительства [Argenbright 2018]. «Новая Москва» до сих пор строится, но Собянин и большая часть строительного комплекса вновь сосредоточились на «старой» Москве: на конверсии промышленных предприятий, масштабном сооружении транспортной инфраструктуры и реновации.

21 февраля 2017 года состоялась встреча Собянина с В. В. Путиным, получившая широкую огласку. Собянин утверждал, что снос тысяч хрущевок и расселение жильцов необходимы из-за «некомфортности» этих зданий. Город может финансировать эту программу, но хочет получить «законодательные преференции, упрощающие комплексную реконструкцию» [Воронов 2017а]. Путин ответил в популистском ключе: «Я знаю настроение и ожидания москвичей. Ожидания связаны с тем, чтобы эти дома снести и на их месте новое жилье построить» [Чевтаева 2017]. Как выразился архитектор Е. В. Асе, «они снова все решили за нас» [Cichowlas 2017].

«Упрощение» означало лишение жителей законного права на сопротивление. Одна из норм законопроекта вынуждала жильцов предназначенной к сносу хрущевки в течение 60 дней согласиться на переселение – в противном случае они столкнутся с возможной потерей права собственности, а также права на получение нового жилья в своем районе. Тотчас вспыхнуло протестное движение, привлекшее внимание федеральных и мировых СМИ [MacFarquhar 2017]. 26 апреля Путин дистанцировался от реновации, заверив, что «не подпишет закон о реновации… если тот будет нарушать права граждан на собственность» [Воронов 20176]. В законопроект было внесено более 100 поправок. Основная уступка заключалась в том, что за переселение должны были проголосовать две трети жильцов дома. Власти различными способами подтасовывали голосование [Варум 2020], однако жители 452 домов все же отказались от переселения [Evans 2018]. Тем не менее на снос было обречено более 5000 зданий.

Многие сопротивлялись переселению в предназначенное для них жилье, жалуясь на то, что их ввели в заблуждение относительно габаритов и месторасположения квартиры, или на низкое качество постройки [Бутузова 2020]. С точки зрения градостроительства проблемы отдельных лиц отодвигаются на задний план пробуждающимся осознанием того, что реновация угрожает снизить пригодность города для жизни из-за чрезмерной концентрации высотных зданий и населения. Собянин заверил общественность, что высотность новых зданий будет составлять 6-14 этажей. На деле же высота многих, если не большинства, домов превысит 14 этажей [Ляув 2019]. Оппозиционный муниципальный депутат Д. С. Барановский обнаружил, что в проектах планировки, прошедших публичные слушания в 2019 году, всего 20% жилых домов были не выше 14 этажей, в то время как 44,4% имели 22 и более этажа [Барановский 2020].