Книги

Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма

22
18
20
22
24
26
28
30

Через два месяца после того, как в Москве прошла выставка, посвященная американскому сборному жилью, в начале мая 1945 года группа советских инженеров и проектировщиков отправилась в Нью-Йорк на еще одно мероприятие, организованное Национальным советом американо-советской дружбы, а именно – на Американо-советское совещание по строительству. Совещание открыл торжественный ужин, состоявшийся 4 мая в отеле Biltmore. В роскошных интерьерах эпохи джаза гости собрались обсудить послевоенное восстановление. Американцы с особенным жаром расхваливали преимущества сборки домов из готовых частей заводского производства. С речами выступили Джон Б. Бландфорд-младший из Национального агентства по жилищным вопросам и Э. Роупс, глава русского отдела Министерства торговли США, а затем был показан советский фильм «Урал кует Победу»[370]. На следующий день американские и советские эксперты объединились в пары для обсуждения различных тем – от организации строительной индустрии до механических систем и коммуникаций, необходимых для небольших домов и промышленных зданий. Обсуждалось, конечно, и заводское производство деталей для сборного жилья. С советской стороны, помимо инженеров и технических специалистов, присутствовал и новый президент Амторга М. М. Гусев, что свидетельствовало о том, что Советский Союз не только озабочен укреплением дружбы между советскими и американскими архитекторами, но и намеревается поддерживать торговлю между двумя странами.

Вскоре после нью-йоркской конференции, учитывая, что ее участники живо интересовались вопросами, выходившими за пределы архитектурной и проектировочной областей, архитектурный комитет Национального совета американо-советской дружбы решил сменить название и превратился в Комитет строительной индустрии[371]. Узнав о переименовании, Алабян с воодушевлением написал Корбетту: «Ваше сообщение о реорганизации Архитектурного комитета в Комитет строительной индустрии совпало с нашим решением расширить полномочия и состав архитектурного отдела ВОКС». В нем был создан строительно-инженерный подотдел – для того, чтобы все советские специалисты по стройматериалам, водо проводным системам, теплоснабжению, вентиляции и другим смежным областям могли выиграть от связей с американскими коллегами[372]. Неиссякаемое желание советских архитекторов заимствовать и применять американские технологии не только объяснялось текущими потребностями послевоенного восстановления, но и было продолжением их более ранней деятельности.

Ожидалось, что Архитектурный комитет NCASF с момента его основания в 1943 году будет содействовать отношениям между советскими и американскими градостроителями, возрождая то взаимодействие, что уже существовало между двумя странами в 1930-е годы. Иными словами, американские архитекторы по-прежнему видели в советских коллегах профессионалов, ищущих иностранной помощи, которая компенсировала бы отставание в развитии СССР. Многие американские архитекторы, особенно Корбетт и Брейнс, явно руководствовались самыми доброжелательными чувствами по отношению к советским коллегам и искренне мечтали о «взаимопонимании и дружбе между профессионалами в области строительства и проектирования» в США и СССР[373]. Но в рамках этой дружбы они мыслили передачу технологий и знаний как процесс однонаправленный. По их мнению, в советских городах следовало применять американские технологии – но не наоборот. Цель деятельности Архитектурного комитета формулировалась в 1943 году так: «Знакомить приезжающих советских специалистов с достижениями в американском строительном деле в соответствии с нуждами восстановления СССР», а также «знакомить американских архитекторов, инженеров и производителей с торговыми требованиями в советской строительной отрасли»[374]. США готовы были предоставлять экспертную помощь и, возможно, даже материалы, а в разоренном войной СССР они видели целину, готовую перенимать и внедрять американские методы строительства.

В США собирались придерживаться именно такого плана действий, ведь они уже оказывали экспертную помощь Советскому Союзу в годы первой пятилетки, а также совсем не давно – во время войны, осуществляя поставки по ленд-лизу. Вскоре должен был вступить в силу план Маршалла – программа американской помощи Европе. Со своей стороны, советские архитекторы тоже готовились к возобновлению завязавшихся еще в межвоенный период связей с американскими экспертами. Но уже через несколько лет все это здание транснационального сотрудничества с грохотом рухнуло: хрупкая связь не выдержала напора сразу двух реакционных кампаний – «красной угрозы» в США и ждановщины в СССР.

Судьба Дворца Советов

В сентябре 1945 года корреспондент «Правды» Лазарь Бронтман посетил один из многочисленных приемов в ВОКС. После 1945 года ВОКС оставалось важной организацией и продолжало стимулировать отношения между бывшими союзниками даже после начала холодной войны. Бронтман записывал в дневник содержание множества бесед. Так, он поговорил с Вано Мурадели о новой песне, которую тот сочинил о Лаврентии Берии, выпил вместе с директором Института Маркса, Энгельса и Ленина, а потом с архитектором Каро Алабяном, который рассказал Бронтману о своем проекте восстановления Сталинграда. Пообщался Бронтман и с Борисом Иофаном, уже вернувшимся в Москву. Журналист вспомнил, как несколько лет назад интервьюировал Иофана для «Правды», расспрашивал о проекте Дворца Советов. «Сейчас я его еле узнал: маленький, сухой и очень постарел», – записал Бронтман в 1945 году Однако Иофан не утратил былого воодушевления: «Сказал он мне, что сейчас в проект внесены некоторые изменения. Когда Молотов вернется из Лондона с конференции министров иностранных дел, он посмотрит и утвердит»[375]. Теперь, когда война осталась позади, Иофан был уверен, что строительство Дворца Советов возобновится.

В 1945 году период расправ и нестабильности, который переживали Иофан и его коллеги, длился уже около десяти лет. В конце 1930-х УСДС попало под каток репрессий, который безжалостно проехал по всем советским учреждениям. А вскоре подоспела и другая катастрофа – война. Но, хотя война и оборвала работу над дворцом, она же дала проектировщикам УСДС дополнительное время для экспериментов. В Свердловске они экспериментировали с новыми стеклянными системами освещения, мозаичной техникой, декоративными напольными покрытиями из дерева, текстилем. В военные годы Иофан внес изменения в чертежи, так что здание стало чуть приземистее, однако ничуть не утратило той монументальности, что была видна в довоенных вариантах проекта (илл. 3.5). Именитый художник Павел Корин тоже не оставлял работу над огромной мозаикой, которая должна была украсить внутреннюю часть купола в большом зале Дворца. Корин, привлеченный к проекту в 1940 году, в военную пору делал эскизы динамичных, мускулистых фигур для мозаики «Марш в будущее». Искусствовед Владимир Толстой вспоминал, как в 1946 году Корин пригласил его к себе в мастерскую и показал фрагмент (половинного размера) целой мозаики, которая к тому времени уже была собрана в ангаре в нескольких кварталах от стройплощадки Дворца Советов[376]. Прежде всего Толстого поразили огромность и странность увиденного образа: от самого пола до потолка под двускатной крышей полутемного ангара куда-то шагали в ряд нагие гиганты «с патетически раскинутыми руками»[377]. Толстой отметил и контраст между канонично героическими позами этих фигур и их слишком уж знакомыми «современными» лицами. По мнению Толстого, Корин превосходно изобразил решительный марш «нашего народа» навстречу светлому и счастливому будущему[378]. Разве это не лучшее время для возведения Дворца Советов после того, как Советский Союз победил в войне и собирался продолжить свое движение к коммунизму?

Илл. 3.5. Макет Дворца Советов. Борис Иофан, 1947 г. (В. Шквариков. Советская архитектура за XXX лет РСФСР. М., 1950)

В первые же месяцы после победы СССР над Германией в мае 1945 года Иофан обратился к правительству, прося разрешения возобновить работу над Дворцом Советов. Прежде всего Управлению строительства Дворца Советов нужно было вернуть своего начальника, переведенного в военное время на выполнение других задач. Второго июня 1945 года Иофан написал Молотову и попросил освободить Прокофьева от его обязанностей – наблюдения за строительством военно-промышленного объекта на Урале. Эти обязанности, писал Иофан, уже и так подорвали здоровье Прокофьева, к тому же теперь, когда нужно было возобновить строительство Дворца Советов, срочно требовалось его присутствие в Москве[379]. Далее Иофан обратился в инстанции по вопросу о восстановлении связей с зарубежными коллегами. Тридцатого июня он написал Клименту Ворошилову в надежде получить для своего коллектива разрешение снова съездить за границу. На сей раз Иофан обосновал необходимость для группы из приблизительно 20 сотрудников УСДС – планировщиков, архитекторов, инженеров и проектировщиков – побывать в Вене, Бухаресте, Дрездене, Будапеште, Лейпциге и других городах для знакомства с последними техническими и материальными достижениями в строительной отрасли[380]. По-видимому, в 1945 году Иофану так и не удалось отправить своих специалистов в Центральную и Восточную Европу. Однако первая просьба архитектора была удовлетворена – летом Прокофьева отпустили в Москву.

Иофан и Прокофьев пытались снова обеспечить своему проекту государственную поддержку. В первую очередь нужно было, чтобы Госплан создал для строительства дворца особую статью в бюджете четвертой пятилетки. Вскоре Иофан и Прокофьев убедились, что это задача не из легких. Государственного финансирования требовало в тот момент бесчисленное множество других проектов строительства и восстановления. Кроме того, Управление строительства Дворца Советов успело стать незаменимой организацией, которой высшее советское руководство привыкло поручать работу над объектами, не имевшими ни малейшего отношения к дворцу. УСДС оказалось настолько полезным, что в 1946 году его сотрудники были заняты восстановлением Кремля и других важнейших сооружений в Москве и Подмосковье, в том числе Большого театра и Театра им. Вахтангова. На УСДС было также возложено строительство Библиотеки им. Ленина – комплекса зданий, спроектированного еще в 1920-е годы Владимиром Гельфрейхом и Владимиром Щуко – они же работали над проектом дворца[381]. К 1946 году УСДС превратилось в большое строительное учреждение, его штат вырос до 5 500 человек. Однако чтобы вернуться к работе над Дворцом Советов, организации нужно было получить от правительства официальное разрешение.

В январе 1947 года Иофан и Прокофьев оставили эти попытки. Тогда УСДС получило задание построить в Москве два из восьми новых высотных зданий. Как прекрасно понимало руководство управления, работа над этими огромными сооружениями займет все рабочие руки и прочие ресурсы, так что о Дворце Советов придется забыть еще на много лет. Однако проект не был отменен, и многие преданные сторонники идеи дворца предпочитали думать, что строительство небоскребов – просто репетиция, которая позволит лучше подготовиться к возведению самой монументальной высотки, которая в конце концов вырастет в центре кольца из других московских высоток. В 1950 году Иофан распекал на партсобрании в УСДС подчиненного, забывшего упомянуть о проекте Дворца в докладе о продвижении работ на площадке строившегося в то время здания университета на Ленинских горах:

Тов. Обшивалов в своем обширном докладе не нашел места для работающих над Дворцом Советов, он ни словом не обмолвился об этой работе, она выпала из сферы его внимания. Это – неправильно. В настоящее время основная наша цель – построить университет, но это не снимает главной цели нашей организации – строя университет, набрать силы и подготовиться, таким образом, к строительству Дворца Советов. Нам нужно быть готовыми, потому что от нас могут в любой момент потребовать ответа по проектированию Дворца Советов и будет очень тяжело, если мы не будем готовы[382].

Иофан подытожил свои критические замечания как оратор, уже поднаторевший в «критике и самокритике» – риторической тактике, которой в позднесталинскую эпоху придавали всё бóльшую важность на партсобраниях. Начав свое выступление с выпадов в адрес коллеги, под конец он обратился к себе самому, как бы задумался о собственных ошибках: «Тут есть и моя большая вина, я должен больше, неустанно бороться за признание важности нашего дела. Нужно мобилизовать все силы нашего пока что небольшого коллектива, нужно добиться и места, и людей и по-настоящему готовиться к развороту работы по Дворцу Советов»[383].

Желание Иофана непременно построить здание, за проект которого он взялся еще в 1931 году, не расходилось с намерениями, декларировавшимися советским руководством. В 1949 году на заседании Политбюро, посвященном новому Генплану послевоенной реконструкции Москвы, первый секретарь Московского городского совета Георгий Попов записал замечания Сталина, касавшиеся Дворца. Если верить Попову, на том заседании Сталин заявил: «Дворец Советов будем строить обязательно». И потом пояснил: «Как закончим многоэтажные дома, так возьмемся за строительство Дворца Советов»[384]. Теперь в Москве разворачивался масштабный проект строительства небоскребов. Когда заходила речь о Дворце, он напоминал о дне вчерашнем, ведь с тех пор представления советских лидеров о том, какой должна стать возрожденная от военной разрухи столица, сильно изменились: планы стали еще более амбициозными. После 1945 года советское руководство решило, что в Москве нужно построить не один небоскреб, а целых девять.

Глава 4

Москва плановая

Тринадцатого января 1947 года Совет Министров СССР издал постановление, где говорилось о намерении возвести в Москве восемь многоэтажных зданий[385]. Еще продолжалась демобилизация, оставались частью повседневной жизни очереди за хлебом и продуктовые карточки. Ощущались в столице и последствия неурожая предыдущего года; из пострадавших от голода глубинных областей в Москву съезжались селяне с исхудалыми, изможденными лицами[386]. На этом фоне изданное постановление о строительстве небоскребов в Москве казалось неуместным. Те немногие, кто увидел этот указ, поняли из него, что сталинскому государству не терпится вернуться к первоочередным довоенным задачам и одновременно подняться на новую ступень, больше отвечающую новообретенному статусу могучей державы. Желая достойно отметить свою победу в войне, Советское государство брало решительный курс на монументальное строительство. Попутно Москву следовало пересоздать заново, превратить в столицу мирового уровня: она должна была, как тогда выражались, стать «знаменосцем новой советской эпохи»[387].

В этой главе будет рассказано о том, как пересоздавался и переосмыслялся облик Москвы в послевоенные годы. Мы посмотрим, как эти новые формы обсуждались на заседаниях и проступали на бумаге – в проектах и постановлениях, иногда становившихся достоянием общества. Планы строительства небоскребов на бумаге заметно выходили за рамки осуществимого и достижимого. То первое, январское постановление 1947 года содержало обязательство: «Принять предложение товарища Сталина о строительстве в течение 1947–1952 гг. в Москве многоэтажных зданий: одного 32-этажного дома, двух 26-этажных домов, пяти 16-этажных домов»[388]. Уже этот пункт было чрезвычайно трудно воплотить в жизнь. Шестилетнего срока оказалось недостаточно, и строительство большинства растянулось надолго, захватив и послесталинские годы. В итоге построены были семь из восьми зданий, о которых говорилось в документе. Невозможность выполнить весь изначальный план отчасти проистекала из самой его монументальности.

Целью данной главы является не перечисление различных неудач, которыми ознаменовались попытки выполнить постановление Совмина о строительстве небоскребов. Утверждение о том, что реальность сталинской эпохи сильно отставала от плана, конечно, верно, и московские небоскребы не были исключением. Из архивных документов, которые остались от этого амбициозного и дорогостоящего эксперимента в области городского переустройства, явствует, что чиновники, архитекторы, инженеры и руководители строительных работ, задействованные в этом проекте, никогда не воспринимали то первое постановление как некую окончательную директиву. Напротив, они относились к перестройке Москвы как к текучему процессу. Постановление о многоэтажных зданиях, принятое в январе 1947 года, стало лишь первым из сотен других, которые издавал впоследствии Совет Министров, стремившийся превратить небоскребы из идей и чертежей в реальные городские объекты. За исключением одного (или двух, если считать Дворец Советов) эти здания были построены. В настоящей главе развернется рассказ о том, как и почему возводились эти дома. Следя за спорами и скандалами, разгоравшимися в процессе работы (начиная с издания постановлений), мы увидим, какие колоссальные силы и средства были брошены в годы зрелого сталинизма на превращение Москвы в город с монументальными чертами.

Небоскребы и другие высотные здания