"Странно всё это. Нет номера- нет дела. Нет дела- этот лейтенант меня здесь удерживать не может".

Поднимаюсь из-за стола и неспеша иду к двери.

— Пойду к себе там и напишу бумагу, стулья у вас тут очень неудобные, а я привык к своему креслу. — Бросаю через плечо оцепеневшему лейтенанту.

"Лучше инструктировать надо подчинённых".

Федорчук выскакивает из допросной после меня, прижимая к груди свою папку, и бросается в другую сторону.

"К телефону или в уборную"?

Немного поплутав в хитросплетении коридоров (часть из них, ведущая, видимо, к камерам перегорожена железными решётчатыми переборками), никем не остановленный на посту, выхожу на воздух и вдыхаю полной грудью морозный воздух.

На лицо очередная попытка очередного руководителя силовиков подчинить себе… и использовать в своих корыстных целях. В принципе, это закономерно. Было бы даже удивительно если таких попыток не было, ведь очень заманчиво иметь прямой выход на члена Политбюро и друга самого Сталина. С ними то ясно, а вот как мне защищаться? Самое простое, конечно, это пожаловаться Кирову, но тут надо учитывать как устроена власть в стране: ни Сталин, ни, тем более, Киров снять любого союзного наркома со своего поста не могут. Это привилегия ЦИК СССР, который безусловно выполнит такое решение Политбюро или ЦК если оно будет, так как при его голосовании оно должно быть поддержано большинством.

Причины для такого решения должны быть очень серьёзными, а не заурядный арест сотрудника НКВД районного масштаба. Да даже для ареста, например, Фриновского- своего заместителя, Ежову не надо получать санкцию секретаря ЦК Пятницкого, главы административно-политческого отдела, как в случае с военными, так как в своём наркомате он обладает большой свободой действий. Свобода действий наркомов ведёт как результат к повышенной личной ответственности за результаты своей работы, так что работа эта почётная, но и опасная. Помешать Ежову бросить меня в камеру сейчас никто не способен, хотя материал должен быть убедительным, так как Политбюро обладает неписанным правом затребовать к себе для проверки любое дело, которым заинтересуется.

"Поэтому и осторожничает Ежов, что материальчик у него на меня хиленький. Осторожничает, но бьёт исподтишка"… Открываю ключом массивную дубовую дверь своей приёмной (Катя работает до десяти) и поворачиваю выключатель света.

"Но и спускать ему тоже нельзя. На этой зыбкой стезе тихой войны не отвечать ударом на удар, значит признать своё поражение".

— Секретариат товарища Кирова, Свешников слушает.

— Николай, здесь Чаганов. — С удовольствием откидываюсь в кожаном кресле.

— Алексей! Здравствуй, сколько лет, сколько зим. — Искренне обрадовался он. — Когда зайдёшь?

— За тем и звоню. — Улыбаюсь в трубку. — Когда Сергей Миронович сможет меня принять? — Так….- в динамике слышится шуршание бумаги. — послезавтра в одиннадцать вечера не поздно будет?

— То, что надо. — Слышу приглушённую речь, звонки и звук печатной машинки. — Завтра поговорим. Спасибо, Николай.

— Давай, хорошо…

"С этим покончено. Сейчас напишу объяснительную. Стоп, а почему объяснительную? Не объяснительную, а докладную. Народному комиссару внутренних дел. О незаконных методах дознания… применённых к Ф. Медведю… прошу провести расследование… и виновных наказать. С этим… тоже".

Других дел накопилась куча. Нужно ехать в Ленинград на юбилей физтеха. Там группа Курчатова сейчас ведёт эксперимент со спонтанным делением ядер урана. Попросил месяц назад поставить регистратор времени, когда происходит деление. Это идеальный генератор случайных чисел- хочу использовать их в "Айфоне" как ключи шифрования.

Затем надо решать вопрос с Авдеевым: талантливый парень, хороший организатор. Буду переводить его к нам в СКБ и открывать опытное производство стержневых ламп. Наш сосед завод Орджоникидзе в конце года освободит одно из помещений.