— Стой! Лицом к стене! — Голос конвоира прозвучал в замкнутом пространсте длинного узкого коридора как гром.

У левой стены обессиленно опираясь на нее лбом стоял арестант в мятой гимнастёрке без знаков различия и в синих галифе с тёмными потёками вдоль штанин. Под левым глазом знакомого лица наливался синевой крупный фингал. Скосив его на шум наших шагов, чуть вздрагивает и тихонько стонет. Миновав арестанта, Ежов резко на каблуках поворачивается и испытующе смотрит на меня. Повернув голову к Медведю, чуть не втыкаюсь в наркома.

— Сюда, — торжествующе командует Ежов и тянет на себя одну из дверей.

Та немедленно открывается и мы втроём оказываемся в небольшой комнате-допросной, судя по скромной обстановке: стол с вмонтированным электрическим звонком и два стула, все намертво прикрученные к полу болтами и тусклая лампочка под потолком. С одного из стульев поднимается бледнолицый в свете лампы лейтенант и равнодушно смотрит на меня почти бесцветными глазами.

— Садись, Чаганов, — нарком кивает на свободный стул напротив лейтенанта. — и ты, Федорчук тоже.

Ежов подходит к столу, встаёт между нами (наши глаза между мной сидящим и им стоящим- на одном уровне) и открывает картонную папку.

— Ты же понимаешь, Алексей, — как бы даже извиняющимся тоном, но с издевателькой ухмылкой произносит он. — начальник спецотдела- должность высокая, абы кого не назначишь. Тут всё семь раз проверить надо.

Ежов начинает неторопливо перелистывать страницы в уже довольно пухлом (моём?) деле, изредка бросая на меня короткие взгляды.

— Ты знаком с Медведем? — Чёрные глаза наркома упираются в мои.

— Лично- нет, видел как-то на демонстрации на Дворцовой площади.

— А вот… — Начинает с улыбкой Ежов (вдруг в допросную врывается раскрасневшийся Шапиро) и, выходя из себя от этого вторжения, кричит. — В чём дело? Я занят.

— От Поскрёбышева звонили… срочно… на Ближнюю дачу. — Голос секретаря прерывается шумными вдохами.

Ежов переводит вопросительно-недоверчивый взгляд на меня. Делаю лицо "никаких комментариев".

— Федорчук, покажешь ему показания Медведя, — быстро принимает решение он. — потом дашь ему бумагу, карандаш, пусть пишет объяснительную. Я скоро буду.

Хлопает дверь, оставляя нас с Федорчуком в допросной одних. Лейтенант морщится от громкого звука, затем переводит взгляд на мои петлицы, работа мысли отражается на его челе в виде дополнительной морщины.

— Пожалуйста, товарищ Чаганов, читайте. — Приняв решение Федорчук облегчённо вздыхает.

"Та-а-к… что тут у нас. Показания Медведя. Такой-сякой Ягода приказал оформить Чаганова сотрудником НКВД задним числом с ноября месяца. И это всё? Весь компромат? Зачем Медведь это сделал? Сознался начальник отдела кадров, что оформлял мне документы? Знал, что Ягоды нет в живых и захотел на него свалить свою вину. Может быть, так как судьба Ягоды- секрет полишинеля. Но зачем его было избивать? Тогда выходит что приказ отдал всё же Ягода, а Медведь упорствовал, не хотел признавать себя сообщником заговорщика. В любом случае, ко мне какие претензии? Я точно помню, комиссар Борисов предложил мне стать внештатным сотрудником Оперода для охраны товарища Кирова в ноябре 1934 года. Числа не помню, давно было. Или Ежов выстраивает цепочку Ягода- Медведь- Иван Иваныч (начальник отдела кадров) — Борисов- Чаганов. Трудновато будет без Борисова и Ягоды. А интересно, что ещё там в папке"?

Будто почувствовав мой интерес к другим документам в папке, Федорчук поспешно захлопывает её, завязывает тесёмки и выдаёт мне стопку листов писчей бумаги и химический карандаш.

— На чьё имя писать объяснительную?

— На имя товарища Ежова. — Лейтенант для верности кладёт руку на папку, не имеющую ни номера, ни каких-либо других пометок.