Во власти Средиземного моря

Пройдя Босфор, Мраморное море, пролив Дарданеллы, Эгейское море, вышли в открытое Средиземное море. Погода была отвратительной. Холодный пронизывающий ветер, смешанный с брызгами солёной воды, сорванной с гребней волн, отпугивал любителей полюбоваться разыгравшейся стихией. На шестые сутки перехода обстановка резко изменилась. Тяжёлые свинцовые тучи, слившиеся с бурлящим морем, предельно ограничили видимость. Кругом ничего, кроме неба и моря, клокочущего, дыбящегося и угрожающего. И только летучие рыбки, испуганные ударами волн, разлетаясь, удивляли своим полётом.

Чем дальше мы шли, тем круче становились волны. Отдельные их накаты били по судну с такой силой, что оно вздрагивало, скрипело и жалобно постанывало, как бы извиняясь за причинённые неудобства. Качка становилась заметнее и ощутимей. Судно, всё чаще и чаще зарываясь в провалы волн, рвало и разбивало их, поднимая огромные массы воды, заливавшей бак. Отдельные удары волн были такой силы, что мы стали опасаться за аппаратуру. К счастью, всё обошлось. Мер, принятых при строительстве судна, оказалось достаточно для надёжного крепления аппаратуры и обеспечения надёжности её работы.

О морской болезни

Я не был «просоленным» моряком, прошедшим тысячи миль по морям и океанам. Для меня это был первый океанский поход, первая проверка на прочность и способности не только выжить в труднейших морских условиях, но и с честью выполнить возложенные на меня задачи.

Качка стала «не нравиться» и мне. В полную силу я ощутил её, поднявшись на капитанский мостик, где располагалась аппаратура спутниковой навигации. В первую минуту у меня было такое ощущение, что я нахожусь в каком-то гнезде, раскачиваемым ураганным ветром. Мой подчинённый Хакимов, инженер по обслуживанию аппаратуры спутниковой навигации, воспринимал качку спокойно, даже наслаждался ею. Войдя в рулевую, я невольно был поражён величественной панорамой штормового моря. Но долго находиться на ходовом мостике и любоваться открывшейся красотой я не мог. Какая-то слабость, подступающая тошнота, боязнь «опозориться», показаться морским «слабаком», гнали вниз, туда, где меньше всего качало. Позавидовав рулевому матросу и Хакимову, я удалился с надеждой на хорошую погоду.

Св. София

Пролив Босфор

С точки зрения «морской болезни» я был середнячком, каких абсолютное большинство. Многие качку переносили легко, можно сказать, не замечали её. Другие переносили не просто трудно, а болезненно трудно. Из своего опыта могу сказать, что к морской болезни, если тебе не дано, привыкнуть нельзя, сколько бы ты не ходил в плавание. Её можно слегка ослабить, подавить, научиться терпеть и не замечать. Способов много, но какой подойдёт именно тебе – это вопрос. Об одном надёжном способе расскажу. Он проверен не только мной, но и многими моряками, в той или иной степени страдавших морской болезнью. Мной он использовался очень редко и только в тех ситуациях, когда организм, уставший от постоянной неослабевающей качки, отказывался принимать не только пищу, но и воду.

Способ банально прост. Заканчивается 12-часовая суточная работа. Выдана в ЦУП последняя информация и получено разрешение на отдых. Наконец-то можно расслабиться и выйти из состояния тошнотворного покачивания и наваливающейся слабости. Саша Казорин, ожидая меня в своей каюте, не на столе, а на раскрытом футляре аккордеона сервировал стол – две небольшие рюмки чистого спирта и кусочки сахара-рафинада на закуску. Сделан первый заход. Проходят три – четыре минуты ожидания чуда. Обжигающая горечь спирта постепенно ослабляется съеденным кусочком сахара. Ещё несколько минут – и изматывающая тяжесть в желудке и приступы тошноты бесследно исчезают. Сделан второй заход. Ещё пять минут ожидания, и усталость как рукой снята. Настроение поднято. Хочется быстрее лечь в кровать и наконец-то выспаться. Эта процедура действовала безотказно. Проснувшись после глубокого и спокойного сна, чувствовал себя бодрым и готовым к очередной длительной и напряжённой работе.

На квасок и сальце

День угасал. Спустившаяся темнота закрыла видимость. И только бортовые огни вырывали из кромешной темноты огромные волны и широкие ленты пены. Пройдя по нижней палубе, я вышел на корму. Дверь была приоткрыта. Матрос сжигал какой-то мусор в бочке, прикреплённой к леерам за кормой. Огонь, сдуваемый порывами ветра, то затухал, то вновь поднимался, дробясь на огромное количество искр. Широкая полоса фосфорисцирующей воды за кормой, перемолотая и успокоенная винтами, буквально в нескольких метрах от корпуса судна накрывалась разбушевавшимися волнами. Насладившись прохладой и необыкновенной свежестью морского воздуха, я вернулся в каюту. Чистота, хрустящая белизна постельного белья располагали к отдыху. Но отдыхать не хотелось. Да и что это за отдых, когда твоё тело буквально ползает по койке. Хотелось быть в коллективе, хотелось общения, хотелось слушать и быть понятым и услышанным.

Я направился ко второму механику. С ним у меня сложились дружеские отношения ещё с ходовых испытаний. Он был старше меня. Исходил на различных судах многие моря и океаны. В это время он нёс вахту. Спустившись в машинное отделение, я подошёл к нему, чуть уставшему и вспотевшему. Увидев меня, он с нескрываемым сочувствием и доброй улыбкой спросил: «Ну что, Сергей, плоховато?». «Да нет» – бодрясь, ответил я. А самому было стыдно и неудобно за маленькую ложь. «Брось, вижу по твоему лицу» – сказал Владимир Иванович. «Не отчаивайся, первый шторм всегда переносится трудно».

Положив мне на плечи тяжёлую промасленную руку, как-то по-отечески сказал: «Пойдём, вылечу». Поднявшись в каюту, он угостил меня солёными сухариками с украинским салом и охлаждённым квасом, настоянным на горьком перце. Попробовал. Квас действительно был вкусным и терпким. Пузырьки газа, поднимавшиеся струйкой со дна запотевшего стакана, ударив в нос, взбодрили и освежили. Я с жадностью выпил один, затем и второй стакан. Влага, разлившаяся живительной прохладой внутри моего тела, сначала ослабила, а затем и погасила гнетущее чувство тяжести и тошноты. Трудно поверить, но я буквально ожил и повеселел. Захотелось немедленно вырваться на палубу, подставить грудь пронизывающему ветру и крикнуть стихии: «Давай. Бесись. Бесполезно! Лучше отступи и смирись. Человек и его творение сильнее тебя!».

Позже, работая в сороковых северных широтах, я частенько заходил к Владимиру Ивановичу поднять свой жизненный тонус, побеседовать, расслабится и просто отдохнуть.

Шторм в 6–7 баллов свирепствовал недолго. Через двое суток погода заметно улучшилась. Всё чаще и чаще в разорванных облаках стало появляться солнце, по-весеннему яркое и теплое. Ветер стих, море постепенно успокоилось. И только небольшая зыбь – отголосок прошедшего шторма, мягко, как бы успокаивая судно, ещё долго валяла его с одного борта на другой.

Жизнь на судне заметно ожила. Любители – козлятники с азартом забивали в домино. Кто-то активно занимался спортом. Столовая, почти пустовавшая в последние дни, заполнялась народом. Всё говорило о том, что люди, впервые столкнувшиеся с разбушевавшейся морской стихией, спокойно выдержали испытание и все были уверены, что трудности предстоящего рейса перенесут достойно.

Гибралтарский пролив. Курс на Канары