Голос вновь оборвался, сержант Белл наклонился ближе.

– Марк всегда хотел уехать в… Хобарт.

И Джой зарыдала пуще прежнего.

Сержант Белл погладил ее по плечу, похвалил:

– Умница.

У себя в комнате Джой подумала было записать в блокнот еще немного прекрасных образов, но даже самые любимые картинки выглядели сейчас серыми и раскисшими, как мокрый картон. В конце концов она уснула, и ей приснился Марк. Он отдыхал на солнечном пляже в Дарвине; рядом лежали увеличительное стекло, справочник по столицам мира и сберегательная книжка. Марк прошептал: «Прости, Джой».

На следующий день она покидала комнату лишь ради обеда и чая. Каждый раз брала несколько яично-салатных бутербродов миссис Ларсен, которые принес Колин, и возвращалась к себе, точно привидение. Отец не возмущался и не гаркал, не обвинял ее в неблагодарности. Правда, в обед у Хендерсонов находился Преподобный Брейтуэйт, а во время чая – сержант Белл, поэтому ни о каких криках, оскорблениях и наказаниях не могло быть и речи. К тому же отец выглядел совершенно раздавленным.

Когда Джой положила на тарелку бутерброды, сержант Белл засобирался и сказал:

– Дело в том, Джордж… Гвен, что Марку шестнадцать и он сбеж… покинул дом по собственной воле. Поэтому мы не можем подать в розыск или начать расследование. Ребят в Хобарте я уведомил, но, боюсь, у них нет времени на поиски беглых подростков. Тем не менее мой тамошний приятель пообещал прислушиваться вполуха, не всплывет ли где имя Марка.

– Вполуха?! – брызнул слюной отец.

– Я все понимаю, Джордж, но для основательных поисков нет ресурсов, да и необходимости, если честно, тоже. – Белл помялся. – Послушай, я никому не рассказывал о… затее твоего сына. Зачем распускать слухи? В курсе только соцработники, доктор и Преподобный, а они обязаны соблюдать конфиденциальность, я им об этом напомнил. На твоем месте я бы говорил всем, что Марк отправился в Мельбурн искать работу. Никто ничего не заподозрит.

Отец уставился на Белла. Тот поджал губы, добавил:

– Я даже юному Шепарду не сообщил. Он уехал на похороны отца. Мальчик и без того очень расстроен историей с бедняжкой Венди; ни к чему накручивать его еще больше, тем более что тут нет состава преступления. Просто твой парнишка решил, что вырос из Блэкханта, и поехал пытать счастья. Я бы придерживался такой версии на твоем месте. Это не стыдно, Джордж. Ни тебе, ни твоей семье нечего стыдиться.

Однако Джой знала: отец стыдится, ведь репутация для него – все. Потому не удивилась, когда он достал письмо, в котором Марку рекомендовали продолжить учебу в школе в связи с высокой успеваемостью и спортивными успехами; достал и тут же бросил в огонь на глазах у сержанта Белла и семьи. Дождался, когда письмо прогорит до золы, и повернулся к домочадцам.

– Чтобы имя этого человека больше никогда не упоминалось в нашем доме!

На вторую ночь после бегства Марка, уже после отхода родителей ко сну, Джой вновь раскрыла «Мои прекрасные образы», и слова с картинками хлынули из нее потоком, как вода из переполнившегося пруда, забурлили ненавистью и гневом. «Ремень», «горячо», «смерть», «Ад», «Рай», «угри», «топор», «шрамы», «крик», «бешенство», «ложь», «страх», «грязь», «ловушка», «Сатана», «хорьки», «отец», «Церковь», «утонуть», «дождь», «убивать». Вызванные этими словами образы были безумными, фантастическими. Черные небеса и океанские глубины, черти и другие необычные создания в Аду, языки и рога, вулканы и взрывающиеся солнца, искореженные тела и вопящие скелеты, ведьмы и безголовые куклы, шипящие угри и змеи, мертвые младенцы и мертвые телята, колючая проволока и колоды для рубки мяса, черные перчатки и красный дым, битое стекло и кровь.

От каждого образа несло злобой, безысходностью и тьмой; Джой сама не могла поверить в то, что извергается из ее головы через руку на бумагу, но вместе с тем понимала: нельзя сдерживать этот поток, надо позволить образам прорваться сквозь полог, ведь за ним лежит бесконечная опасная тьма, которую она не в силах контролировать. Отец не приходил, не кричал «Погаси свет!», и Джой все писала, писала, писала…

Наконец кисть начала болеть, а голова – пульсировать. Отложив ручку, Джой пролистала блокнот назад и поразилась – она исписала каракулями больше двадцати страниц! На первой странице посмеялась над тем, как старательно она выводила буквы в первый вечер, как огорчалась испорченному слову «нектар». Первая страница легла на вторую, и глазам предстал форзац с заглавием.

Джой разровняла форзац, как ровняла его в первый вечер, давным-давно, сто лет назад – хотя на самом деле прошло две недели. Со свистом втянула воздух и решительно взяла красную ручку. Тяжело дыша, зачеркнула все три глупых смиренных слова. Провела по ним ручкой туда-сюда, еще, еще, надавила сильнее, туда-сюда, еще – пока они не исчезли совсем. Затем через всю первую страницу вывела новое название, крупными сердитыми буквами красного цвета, обвела их раз, другой, третий; буквы стали жирными и четкими, врезались в страницу навеки. Рут одобрительно улыбнулась.