Книги

Молчаливая слушательница

22
18
20
22
24
26
28
30

Впервые за долгое-долгое время мне хочется поверить в Ад и в то, что отец там, вопит о пощаде, которой никогда не дождется.

Я перебираю детские воспоминания, ищу счастливые. Кое-что есть: вечер, когда мы оборачивали учебники пленкой; время с Фелисити и ее семьей; запись любимых слов и образов; смех Марка над моими пародиями. Однако самые сильные воспоминания – о ремне. Ремне, который до сих пор ждет в пакете на рабочем столе, придавливая собой документы для Марка: письма, свидетельство о браке, некролог о Рут. Рядом лежит гвоздь из шкафа.

Пора придать жерновам правосудия хорошенькое ускорение.

Пустой дом и правда внушает страх. Хорошо, что я не верю в привидения – здесь их было бы чертовски много.

Гвоздь с документами отношу на переднее сиденье машины, а с пакетом для вещдоков иду в сарай за вечно сверкающим топором – единственным предметом в Страхомире, который не тускнеет и не портится. Топаю к окровавленной колоде возле пустого курятника. Вытряхиваю из пакета ремень. Он пытается ускользнуть, но я быстро прижимаю его ногой и, подобрав с земли, сворачиваю змеей вокруг пряжки. С величайшей осторожностью кладу на колоду.

Вид у ремня невинный, однако внешность обманчива, поверьте.

Око за око. Благодаря изучению Библии я знаю, что это записано и в Исходе, и в Левите. Значит, Бог был твердо уверен в данном принципе, верно?

Высоко заношу топор и опускаю – резко, быстро, пока ремень не успел сбежать. Из кожи сразу начинает струиться застарелая кровь. Детская кровь. Она густая, тускло-коричневая и пахнет страхом.

Отец убивал Рут одним движением, но я еще не закончила. Вновь опускаю топор, и на этот раз слышу крики Марка. Крики – красные вспышки молнии. Марк. Марк. Марк. Машу топором вновь и вновь, ловлю ртом воздух, задыхаюсь… Куски ремня отскакивают от колоды во все стороны, крики один за другим летят в раскаленное яркое небо. В моем понимании отец убил и Марка тоже.

Собираю куски ремня, кладу их назад на колоду и рублю дальше. Кровь уже не струится, а брызжет, крики сливаются в долгий незатихающий вой. Руки болят, но я рублю. Голову ломит, но я рублю. Ноги отекают, но я рублю.

Кровь из ремня пульсирует в такт моим ударам, переливается через край и падает на землю, как водопад с утеса. Опоясывает основание колоды, подбирается к моим туфлям. На поверхность всплывают белые перья мертвых Рут. Давняя кровь растекается шире и шире; вот она уже затапливает всю ферму, а красные крики закрывают небо, и люди гадают, уж не конец ли света настал.

Наконец от ремня не остается ничего, кроме окровавленных ошметков, и мой разум успокаивается. Я опускаюсь на землю и отталкиваю от себя топор.

Только тут замечаю на колоде треугольную пряжку; она блестит на солнце, невозмутимая и неподвижная, дразнит меня, уверенная в собственном бессмертии. Я вновь встаю, размещаю пряжку в центре колоды, подбираю топор. Перехватываю его обеими руками под самой головкой. Склоняюсь над пряжкой. Лезвие топора указывает четко на крики, испарившиеся в раскаленном небе.

Коротким резким взмахом опускаю обух и слышу приятный лязг металла о металл, как вдруг подбородок сбоку пронзает жгучая боль. Бросаю топор и зажимаю руками нижнюю часть лица.

По запястьям и шее течет кровь, мешается с по́том. Мне страшно открыть рот – вдруг срикошетивший топор сломал челюсть? Осторожно прохожусь пальцами по подбородку, постепенно увеличивая давление. Кость цела. Открываю-закрываю рот, вздыхаю с облегчением – и злостью на собственную глупость.

Опять подбираю топор и нацеливаю его острием в небо. Новая кровь с моего лица капает на старую кровь на колоде, а я наношу удар по пряжке. На этот раз я готова и успеваю отпрянуть от отскочившего топора. Колочу по пряжке еще и еще, уворачиваясь от злостного рикошета. При каждом ударе она издает пронзительный писк – как котенок, пробывший моим целых два часа.

Швыряю топор на землю и смотрю на кусок металла на колоде. Он все еще цельный, но распознать в нем пряжку уже нельзя.

Сойдет.

В сарае снимаю с ржавого гвоздя мешок, встряхиваю его, затем методично топчу слева направо и сверху вниз, чтобы убить притаившихся внутри пауков. Перепроверяю, вывернув наизнанку. Вернувшись к колоде, скидываю в мешок кусочки ремня и искореженную пряжку. Крепко завязываю мешок узлом, чтобы ничего не сбежало.

По дороге к гробовщику я репетирую диалог, который представляла много раз. Смакую свою любимую фразу: «Это последний гвоздь в крышку гроба».