Джой встала и отправилась в кухню. «Лучше б ты и правда был пьяницей, который выходит из себя, напившись ликера. По крайней мере, я понимала бы причину».

Вот что случилось в среду, и теперь отец ждал признания от нее или брата.

– То есть среда никому из вас ни о чем не говорит?

Джой знала, что будет дальше. Она вполне может сказать: «Это я разбила стакан», – и спасти от наказания Марка, который пытался спасти ее после побега хорьков. Только как объяснить, зачем она зашла в большую комнату и полезла в сервант? Никак.

Отец отодвинул стул дальше от стола. Скрип резанул по ушам, она тихонько задрожала, предчувствуя неизбежное.

Воздух взорвался раскаленным: «В комнату!» Надежды рухнули, по телу пробежала волна ужаса.

В спальне Джой разделась и села на кровать: колени стиснуты, руки скрещены на груди, ладони обнимают плечи, где уже начали образовываться шрамы. Джой знала – отец вновь сидит за столом, спокойно выдерживает паузу, чтобы дети ждали в страхе.

Через минуту-другую линолеум скрипнул опять.

«Прошу, Господи, прошу, не позволяй…» Она оборвала себя. Бог не собирается отвечать на ее молитвы. Ему просто все равно. Мама тоже не кинется на спасение. Будет сидеть в мастерской, окруженная лентами, цветами и венками для мертвых.

Отец зашел к себе, затем – в комнату Марка. Джой легла на кровать, накрыла голову подушкой. Это не заглушило ни криков, ни рыданий, но по крайней мере избавило от ощущения подслушивания. Когда грузные шаги протопали через кухню к ее комнате, она быстро села, поправила подушку.

При появлении отца опустила взгляд в пол. Как было велено. Как всегда.

Рут закрыла глаза и отвернулась.

Джой выла, словно дикий зверь, когда ремень опускался на голую кожу. Не пыталась сдерживать крик – пусть мучитель знает, как это больно. Воздух звенел от жара, несмотря на холод за окном, и хотя Джой лежала лицом вниз, она мысленно видела отца: как он тяжело дышит, шипит и монотонно считает, поднимая и опуская ремень вновь и вновь. Видела, как на его лбу проклевываются красные рожки, как хлещет из стороны в сторону красный остроконечный хвост, вторя движениям ремня. Видела желтые клыки и черную пещеру рта. Она открывается шире, шире, оттуда выползает толстая серебристая змея, оборачивается вокруг отцовской шеи и груди, мурлычет, лижет его красную кожу…

После восьмого взмаха ремня Джой резко вскинула подбородок и извергла на покрывало тушеных угрей.

– Прекрати! – взревел отец, толкнув ее обратно, лицом в вонючее месиво.

Ее вновь вырвало. Тогда он остановился.

– Смотреть противно! – И вышел.

Джой подняла голову, услышала, как он зовет:

– Гвен, иди сюда, сделай что-нибудь! Ее тошнит.

Джой вместе с мамой молча свернули покрывало, затем Джой вытерла рот полотенцем и сделала пару глотков воды, которую принесла мама. Та положила руку ей на плечо и сказала: