Двенадцатая палата оказалась не так уж далеко, больница была другая, но в сознание Нейта все равно стучались воспоминания о том, как совсем недавно Лиана тоже лежала без сознания на больничной койке. И во всем был виноват он.
Подойдя ближе и стараясь игнорировать ритмичный писк аппарата, отслеживающего ее сердцебиение, Граничный Король опустился рядом с койкой на колени, взял бледную девичью руку в свои ладони и осторожно коснулся губами внешней стороны ее запястья.
— Вернись ко мне, — прошептал Нейт, прикрыв глаза и прижав уши к голове. — Я буду бороться, только вернись ко мне.
Глава 27
Открыв глаза, я обнаружила себя на берегу темной реки, в толще воды которой медленно плыли лохматые, мерцающие призрачно-зеленым светом водоросли. Руки тут же взметнулись к горлу, но никакой крови там не обнаружилось, как не было и боли или, если верить гладкости кожи, самого пореза. Только ощущение собственного тела было какое-то странное, но описать это не находилось слов.
— Пойдем, у нас мало времени.
Голос Шеридана, раздавшийся из-за спины, заставил меня вздрогнуть. А в следующий миг в душе поднялась такая волна гнева, что я не смогла даже попытаться ее побороть. Быстро подлетев к нему два ли не вплотную, я честно попыталась его ударить. Но элисид это терпеть не стал и мрачным выражением лица перехватил меня сначала за одно запястье, а потом и за другое. Я дернулась раз, второй, а потом попыталась боднуть его головой в грудь. Этого он тоже не возжелал мне позволять, в результате я была прижата к нему с заведенными за спину руками, но тут уж я попыталась отдавить ему ноги.
— А ну цыц! — наконец, шикнул Шеридан. — Он сам виноват!
— Сволочь, — рычала я ему в рубашку. — Скотина!
— А никто и не говорил, что я ангел, — фыркнул он. — Ты знала, с кем связываешься.
И я, по инерции еще раз дернувшись, обмякла в его руках:
— Будто у меня был выбор.
Подождав пару секунд, элисид разжал руки и отступил, изогнув губы в этой своей страшной улыбке:
— Ты могла бы жить так же, как жили Якори до тебя.
Я хотела было сказать что-то вроде «Сам знаешь, что не могла», но слова комом встали у меня в горле — я, наконец, соизволила его рассмотреть.
Его глаза, раньше казавшиеся осколками тьмы, теперь были двумя бездонными черными пропастями, из которых на меня смотрела сама вечность. И казалось, будто она готова вырваться и заполнить собой все сущее и здесь, в этом мире, она действительно была на это способна. По мертвенно-бледной, кажущейся фарфоровой коже вились черные рисунки, оплетающие его скулы, виски и частично лоб, а достигающие плеч, словно бы взлохмаченные волосы и драный плащ, клочьями шевелящийся на призрачном ветру довершали картину ужасающей, смертельно-опасной красоты. Такими, наверное, и должны быть посланники Смерти.
— Я красив не по годам, — усмехнулся Шеридан, а потом развел руки в стороны, как бы предлагая мне все окружающее пространство: — Добро пожаловать в мир прошлого, мир теней, обретших плоть. Мир снова живых, но все еще мертвых. Царство моей «матери» — госпожи Смерти. А теперь пойдем, у нас здесь не так уж много времени.
Он протянул мне руку, а когда я не поспешила за нее схватиться, многозначительно приподнял бровь, и пришлось подчиняться, несмотря на то, что перед глазами все еще стоял образ Нейтана и текущие по его щекам слезы. Хотелось дать элисиду по голове чем-нибудь тяжелым и потом долго со вкусом пинать, но… Катахар был прав. Якори не склонны к жестокости по факту. Возможно и зря.
Получив желаемое, то бишь, мою руку, Шеридан развернулся и потащил меня куда-то сквозь черные травы, в которых временами оказывались запутаны маленькие зеленоватые или золотистые огоньки. Что это такое я спрашивать не хотела.
Это место было странным. Довольно скоро трава закончилась, и мы вышли на каменистую пустошь, усеянную обломками чернильных, истекающих зеленоватым туманом камней. И вот тут-то моему взору и открылся дворец, огромный и словно бы давящий на окружающее пространство своей громадой. Он был подсвечен снизу бледным светом, но при этом словно дымился тенями, так напоминающими тьму Шеридана. Хотя, наверное, не так. Это тьма Шеридана была детищем этих предвечных теней, стелющихся на ветру горизонтальными языками черного пламени, отчего казалось, что очертания дворца дрожат, а сам дворец, при всей его давящей на разум мощи — лишь мираж. Это ощущение усиливалось еще и тем, что пока мы шли по траве, его просто не существовало. Будто там, где тонкие стебли сменяет мелкая, замогильно скрипящая под подошвами галька, проходила какая-то незримая грань, скрывающая это странное, красивое, но ужасающее строение. И если там, за гранью, существовала река, камыш, шелест которого холодил кровь, и тонкие, иглистые травы, то здесь, кроме камней и громадного дворца были дороги. Освещенные призрачно-зелеными фонарями, они убегали вдаль во всех направлениях, и сходились к одному единственному месту перед громадными воротами, стоящими посреди пустоши. От этих ворот дальше, к высоким дверям дворца, шел один единственный путь, охваченный еще восемью рамками громадных врат. А надо всем этим простиралось бесконечное, угольно-черное небо без единой звездочки. Ближе к горизонту оно едва заметно светлело, словно местное светило уже довольно давно ушло, но так и не решилось вернуться.