Представитель власти задавал какие-то несущественные, пустые вопросы, никак не связанные с произошедшим. На вопросы Германа, которые разрывали голову, отвечать не спешил. Отделывался формальными формулировками, а через десять минут аккуратно закрыл за собой дверь, извинившись в сотый раз за доставленные неудобства.

На пороге палаты появилась неизменная помощница по хозяйству в доме Глубоких, которая помнила Германа ещё десятилетним мальчишкой, только-только переступившим порог огромного дома и новой жизни.

— Кисель вот тебе сварила, — пряча красные глаза, сказала женщина. — Бульон, ты в детстве любил, морковку меленько порезала…

— Где Ярина, что с Ниной? — выдавил Герман.

Говорить было трудно, горло болело, голова раскалывалась от боли, каждое движение отдавалось жжением в грудной клетке на месте ранения и последующей операции.

— Нина в психиатрической больнице. — Женщина машинально смяла край тёплой кофты, резко выдохнула, продолжила: — Мне толком ничего не говорят, только в справочной, что состояние удовлетворительное. Ты позвони, врачи ведь с родственниками разговаривают… — Она протянула листок с номерами телефонов, написанными от руки в столбик, сверху была приколота визитка с фамилией врача, перечислением нешуточных регалий.

Герману фамилия показалась смутно знакомой, впрочем, ему всё казалось смутным, неясным, будто он до сих пор находился по ту сторону бытия, словно наблюдал за происходящим со стороны.

— Позвоню.

— А Ярина улетела в США, — тут же продолжила женщина. — Буквально на следующий день. Появился брат Дмитрия Анатольевича, пробыл несколько часов. С ним и улетела.

— Ясно…

— Ты бульон-то поешь, пока горячий.

— Я обязательно поем, спасибо.

— Тогда пойду я, врач разрешил не больше десяти минут. Завтра приду? — неуверенно спросила она.

— Приходите, — попытался выдавить улыбку Герман.

Добросердечная женщина не виновата в раздрае, что творился в душе Германа. Она всегда была рядом с Ниной, маленьким Геркой, а до их прихода верой и правдой служила Дмитрию. Переживала с Глубокими взлёты, падения. Поддерживала, как умела, после смерти главы семьи. Помогала, когда на пороге появилась сирота, которую необходимо было социализировать в новых условиях.

Ближе к ночи, когда время посещений подошло к концу, в палату к Герману заглянул тот, кого он никак не ожидал увидеть. Грегор Игнат Сергеевич собственной персоной.

— Как вы себя чувствуете? — первым делом поинтересовался Игнат Сергеевич, устраивая подарочную корзину с фруктами на тумбочку рядом с кроватью Германа.

— Терпимо, — ответил Герман, приподнимаясь на подушке.

— Не утруждайтесь, Герман Олегович, — подал знак Грегор. — Мой визит не займёт много времени. Понимаю, что сейчас ваше состояние оставляет желать лучшего, но всё же я посчитал нужным разъяснить некоторые моменты, которые вы, в силу обстоятельств, знать не можете.

— Слушаю вас. — Герман впился взглядом в невозмутимо спокойное лицо Игната Сергеевича, точь-в-точь такое же, каким его показывают по телевидению. Только сейчас Герман отметил, что Елисей, гордый носитель розовых волос, тощий и нескладный пацан, на самом деле похож на своего отца — человека, от которого зависит экономика одной девятой части суши планеты Земля.