— Нет, — ответила та со вздохом.
— Переживаешь из-за университета?
Ярина всё-таки узнала о сплетнях, распускаемых Ланой-Светланой, что не удивительно — тайное всегда становится явным, а уж слухи о порочащей связи разносились буквально с космической скоростью. Да и Герман приложил руку, поговорив с Яриной: необходимо все время держать руку на пульсе, а для этого главное — знать «доброжелателя» в лицо. Хотел лично осадить помесь Винни-Пуха, лягушонка и томной красотки, однако Ярина не позволила, решительно заявив, что разберётся сама. Не очень-то Герману верилось в это «разберётся», но пока ситуация не предвещала ничего катастрофичного, пусть «разбирается». Из деканата не вызывали, за аморальное поведение не отчитывали, исключить не угрожали, а сплетни — всего лишь сплетни. Не привыкать. Ни ему, ни ей.
— Тревожно как-то… — Ярина развернулась в объятьях Германа, уткнулась носом в грудь, вдохнула глубоко, громко, а выдохнула тихо, медленно-медленно, словно выпускала из лёгких страх. А потом наконец прошептала: — Звонили из пансионата, сказали, бабушке совсем плохо.
— Мы можем перевести её в хоспис, — чтобы хоть чем-то утешить, сказал Герман.
— Не нужно, там оказывают паллиативную помощь…
Герман промолчал. Он не представлял, что ответить, чем утешить, какие слова найти, существуют ли они в природе. Все потери, с которыми сталкивался Марков, были внезапными. Что ужасней — столкнуться с горем лоб в лоб, на полной скорости, без права на подготовку или покорно ждать неизбежного, — он не знал. Понимал лишь одно — сколько смерти не жди, она придёт не вовремя, несправедливо, слишком рано, даже если речь о старухе, забывшей собственное имя.
— Постарайся поспать, — шепнул он в маленькое ухо, невольно задевая губами мочку.
Поднял Ярину на руки, отошёл от окна и уселся на диван, устроив сокровище на своих коленях в коконе объятий. Так бы и провёл всю жизнь, не отпуская, не выпуская, впитывая и отдавая тепло.
Ярина продолжала смотреть в окно, на светящийся в отблесках огней небоскрёба первый снег, а Герман утопал в собственной любви, желая лишь одного: сделать ту, ради которой он теперь жил, счастливой. Забрать всё дурное из её жизни навсегда.
К утру Герман задремал: всё так же, с Яриной на руках, благо, позволял просторный диван. Сама же Ярина уснула раньше, уткнувшись носом ему в шею. Как котёнок, честное слово. Маленький, несмышлёный, ласковый…
Странная ночь завершилась утренним звонком, который моментально заставил Германа проснуться, скинуть морок каких-то тяжёлых сновидений. На ламповом заводе произошла катастрофа: взрывы, обвал перекрытий, пожар и самое страшное — человеческие жертвы.
Первую версию — теракт — прозвучавшую, как одна из официальных, отмели уже к тому времени, когда Марков садился в самолёт, чтобы отправиться на место происшествия. Мысли метались, как блохи под действием инсектицидов, катастрофически не хватало информации, а та, что была в доступе, не добавляла ни оптимизма, ни ясности.
Вот что значит отпустить ситуацию из-под контроля. На мгновение отвёл взгляд, переключил внимание на личное — итог не заставил себя ждать. Невольно вспоминался Дмитрий Глубокий — вот уж кто никогда не отвлекался, не позволял себе и на минуту расслабиться. Впрочем, будь это так на самом деле — не появилась бы на свет Ярина. Жизнь, вернее, смерть показала: Глубокий всего лишь человек.
Город на средней Волге встретил трескучим морозом. Герман успел замёрзнуть, пока спускался по трапу самолёта в небольшом, давно требующем ремонта аэропорте. Позже мысли о собственном комфорте улетучились, как и не бывало.
Больше суток Марков не спал и не ел, перебивался кофе из автоматов, шоколадными батончиками оттуда же и сомнительными сэндвичами. Сначала необходимо было разобраться с точным числом жертв, которых оказалось немало — ночная смена была в разгаре. Определиться с суммой компенсации, оказать необходимую помощь пострадавшим. Общаться с чиновниками от МЧС, тех- и прочих надзоров, отвечать на вопросы журналистов, стараясь держаться в рамках. Выяснить причину происшествия, впрочем, последняя стала очевидна почти сразу — элементарная халатность. Пресловутый человеческий фактор.
Виновный был найден быстро, вернее, по мнению Германа, назначен. Старший бригадир Семёнов Степан Семёнович — мужик пятидесяти лет, с безупречной биографией, на вид степенный, обстоятельный. Степану Семёновичу светила уголовная статья, а для начала он был задержан, но любой, включая самого бригадира, понимал, реальный срок — дело решённое.
По уму, Маркову стоило спустить всё на тормозах, найденный виновный «стрелочник» — очень удобно. С самого владельца ответственности это не снимало, зато изрядно упрощало жизнь, и без того осложнённую происшествием.
Проблемы сыпались, как из рога изобилия. Финансовые — штрафы и компенсации, — самая малая часть из них. Руки на трагедии нагрели все, от местных чиновников среднего разлива, до самых высоких чинов, чтобы окончательно замять дело. Реальный обвиняемый, из плоти и крови, был необходим.
И всё-таки Герману было не по себе. Он крутил произошедшее в уме: взорвались сраные газовые баллоны, а ведь их по технике безопасности вообще нельзя было держать в злополучном цехе. Вспоминал имена жертв и пострадавших, зарёванные лица их близких и родных, и понимал, что ему категорически мало эфемерной справедливости.