К. Хорни полагает, что тревога может скрываться за чувствами физического дискомфорта, такими как сильное сердцебиение и усталость; за многочисленными страхами, которые внешне представляются рациональными и обоснованными; она может быть скрытой силой, толкающей нас к выпивке или погружению во всевозможные помрачения сознания. Часто мы можем наталкиваться на нее как на причину неспособности выполнять то или иное дело или подучать удовольствие, и мы всегда обнаруживаем ее в качестве влиятельного фактора, стоящею за внутренними запретами.

Наша культура порождает в живущих людях огромную тревожность, констатирует К. Хорни. Следовательно, практически каждый построил ту или иную форму защиты. Чем невротичнее человек, тем сильнее его личность пронизана и скована такими защитами и тем больше вещей, которые он не способен и не пытается делать. Испытывая тревогу, он чувствует огромную и неотвратимую опасность, перед которой абсолютно бессилен, беззащитен. Иногда он ощущает ее как идущую извне, а в других случаях — как исходящую из собственных неуправляемых импульсов[36].

Разумеется, в понятия тревожности, тревоги, страха, боязни и др. можно вкладывать самое разное содержание, но мы не видим свою задачу в том, чтобы дать приемлемые для всех определения соответствующих явлений. Отметим лишь, что есть особые субъективные эмоциональные переживания, часто имеющие бытийное значение. Полагаем, что тревога и тревожность — синонимы, отражающие более низкий уровень беспокойства по сравнению со страхом, выше которою — ужас, представляющий собой паническое, неуправляемое состояние психики.

Нельзя не согласиться с К. Хорни, что наша культура порождает в людях огромную тревожность, особенно в урбанизированных регионах. Глобализация в современном мире с ее универсализацией и стремлением подчинить всех одному ритму, одним стандартам и одному образу жизни, отнюдь не способствует снижению тревожности и страха. Люди очень боятся утратить привычные ценности, смысл и символы, особенно духовные, и их защита очень часто предполагает использование преступного насилия. Они также понимают, что глобализация повышает риск стать жертвой терроризма, равно как и транснациональной организованной преступности.

«Первый признак, отличающий человеческое существование от животного, имеет отрицательную характеристику, — писал Э. Фромм». Это — относительная недостаточность инстинктивной регуляции процесса адаптации к окружающему миру. Способ адаптации животных повсеместно один и тот же: если инстинктивное обеспечение перестает отвечать требованиям успешной адаптации к изменяющемуся миру, то соответствующий биологический вид вымирает. Животное адаптируется к изменяющимся условиям путем изменения самого себя, а не окружающей среды. Таким образом, оно живет в полной гармонии с природой.

Происхождение же человека можно связать с тем моментом в процессе эволюции, когда адаптация с помощью инстинктов достигла минимального уровня. Появление человека сопровождалось возникновением новых качеств, отличающих его от животных. Это осознание себя как отдельного самостоятельного существа, как способность помнить прошлое и предвидеть, планировать будущее, обозначать различные предметы и действия с помощью знаков и символов. Это способность разумного постижения и понимания мира, способность воображения, позволяющая ему достичь более глубокого познания, чем это возможно на уровне только чувственного восприятия. Человек — самое беспомощное из всех животных, но именно биологическая беспомощность — основа его силы, главная причина развития его специфических человеческих качеств[37].

Человек способен выжить в гораздо большем числе сред, чем любое другое живое существо. Из всех видов мы обладаем лучшей коллективной памятью (но не только на хорошее), наша способность фиксировать информацию лучше вооружает нас для адаптации к тому, что мы зовем прогрессом, и для разнообразного опыта, хотя, если судить по тому как мы пользуемся своими преимуществами, нас могут счесть неполноценными. Мы обладаем огромными преимуществами в уничтожении самих себя и других видов.

Среди специфических качеств человека, в том числе призванных компенсировать его биологическую беспомощность, стала способность совершать действия защитительного характера. Некоторые из таких действий впоследствии были названы преступлениями. Разумеется, в любом поведении личности, в том числе преступном, инстинкты могли играть достаточно заметную роль. Нельзя сказать, что животные всегда жили в полной гармонии с природой, особенно тогда, когда создаваемые ею условия жизни для них заметно ухудшались. Что касается человека, то он иногда даже воевал с природой, настолько она была немилостива к нему. Возможно, конечно, что человеку было необходимо отчуждение от природы, чтобы почувствовать, насколько ему важно единение с ней, а это путь к единству с самим собой и всем человеческим родом. Поэтому он так важен для воспитания.

Но человек далеко не всегда может адаптироваться к природе или социальным условиям, изменить их так, чтобы обеспечить себе комфортное и спокойное существование. Это неизбежно вызывает у него тревогу и страх, ведет к утрате смысла жизни, отчуждению от людей. Он не может принять себя таким, он должен самоутвердиться и утвердиться в глазах ближайшего окружения, что вселит в него уверенность и снизит тревожность.

Например, так называемые сексуальные маньяки, убивающие жертв своих сексуальных нападений, как правило, несостоявшиеся мужчины, абсолютно неуверенные в своих биологических мужских возможностях. Они ненавидят женщин, считая их своими злейшими врагами и источниками своих бед и тягостных, психотравмирующих переживаний из-за своей непростительной слабости, ненужности, выброшенности. Отсюда совершение особо жестоких убийств, глумление над потерпевшими.

Приведенные размышления призваны объяснить не только и не столько множественные убийства, а преступное насилие в целом. Без понимания и учета этих общих установок невозможно найти причины интересующих нас убийств. Если одно какое-нибудь убийство можно расценить как попытку защитить себя, то и множество убийств можно объяснить так же — желанием, конечно, бессознательным, защитить себя как можно более надежно.

Истинное отношение человека, склонного к совершению множества убийств, к другим обычно скрытно. В своем поведении он может сделать уступку целесообразности, но она представляет собой помесь притворства с невротическими наклонностями, невротическими потребностями в привязанности, одобрении и, конечно, в обеспечении безопасности. Он может быть даже добрым, но главным образом в отношении людей своего круга. В отношении же других стремится быть жестким, твердым и несгибаемым, во всяком случае казаться таковым.

В основе видения мира лежит ощущение его как арены, на которой выживают наиболее приспособленные, и сильные уничтожают слабых. В любом случае преследование своекорыстных целей, в первую очередь защиты себя, является наивысшим законом. Отсюда его главной потребностью становится управлять другими, во всяком случае стоять над ними. Вариации в способах достижения этого бесконечны: это может быть прямое проявление власти, косвенное манипулирование под видом обязывания людей либо предпочтение стоять «за троном» человека, обладающего властью, и выполнять любые его указания.

По мнению К. Хорни, агрессивный тип делает все возможное, чтобы быть хорошим борцом. Он проявляет живость и остроту в споре и с готовностью вступит в него ради доказательства, что прав. Он может быть на высоте, будучи загнан в угол, когда не имеет другого выбора, кроме как сражаться. В противоположность уступчивому типу, которого страшит победа, он плохо переносит проигрыш и, безусловно, хочет победы. Он с такой же готовностью обвиняет других, с какой первый тип склонен винить себя. Ни в том, ни в другом случае вопрос о виновности не имеет никакого значения. Уступчивый тип, когда он признает свою вину, на самом деде нисколько не считает себя виновным, но стремится все как-нибудь уладить миром. Сходным образом агрессивный тип совсем не убежден, что неправ другой человек, он просто утверждает собственную правоту, поскольку нуждается в ней как в основе субъективной уверенности главным образом по тем же самым причинам, но которым армии требуется безопасная позиция, чтобы начать атаку. Признать ошибку в том случае, когда это не является абсолютно необходимым, представляется ему непростительным проявлением слабости, если не отъявленной глупостью[38].

По моим наблюдениям, если агрессивной личности не удается доказать свою правоту, она прибегает к силе, вплоть до уничтожения другого, поскольку не приемлет себя в качестве проигравшего. Проигрыш означает снижение статуса и демонстрацию своей слабости, а следовательно, своей уязвимости для внешних угроз. В сущности, человек боится сам себя.

Ощущение превосходства, успех, престиж или любая иная форма признания ему необходимы, поскольку снижается его тревожность. Такие люди также придают особое значение субъективному чувству силы, возникающему в результате подтверждения извне, внешним знакам приветствия и самою факта превосходства. Сильно выраженная потребность в подавлении и эксплуатации других составляет часть общей картины. Сам человек убежден, что так действуют все или хотят быть такими же. Другой не может быть правым, свою же ошибку не следует признавать, чтобы не выглядеть слабым и, следовательно, не стать объектом чьей-то агрессии. В иных ситуациях нельзя упускать возможности, если это не грозит неприятностями, отметить жалкое или несуразное честолюбие, жадность, неверность и другие низкие качества, при этом оправдывать себя тем, что «я всего-навсего реалист».

Другую грань его реализма составляет то значение, которое он придает планированию и предвидению. Происходит это из-за боязни провалиться: ведь тревожность его следующая черта. Подобно всякому хорошему стратегу, он в каждой ситуации тщательно взвешивает собственные шансы, силы своих противников и возможные ловушки.

Поскольку им постоянно движет стремление к утверждению себя как самого сильного, самого проницательного или пользующегося признанием человека, он пытается развить в себе необходимые для этого умения и изобретательность. Однако производимое им впечатление полной поглощенности интересами группы и преданности ей будет в некотором смысле обманчивым, ибо для него все это является лишь средством достижения цели. Он не всегда любит то, что делает, и не получает от этого никакого удовольствия, что согласуется с его попыткой вообще исключить чувства из своей жизни. Такое удушение всех чувств приводит к двойственному результату. С одной стороны, это, несомненно, целесообразно с точки зрения успеха, так как позволяет ему функционировать подобно хорошо смазанной машине, неустанно рабочая на то, что принесет ему еще больше власти и престижа. Чувства здесь могли бы помешать: толкнуть на такое направление активности, которое сулит меньше выгоды, либо, возможно, заставили бы его отказываться от использования тех средств, которые столь часто применяются на пути к успеху. С другой стороны, та эмоциональная обедненность, которая возникает в результате удушения чувств, не может не оказать своего влияния на качество его отношений с другими людьми.

Агрессивный тип производит впечатление человека, полностью лишенного внутренних запретов. Он может добиваться удовлетворения своих желаний, отдавать приказания, выражать гнев, защищать себя. Тот факт, что присущие ему внутренние запреты тотчас не бросаются нам в глаза, говорит не очень-то в пользу нашей цивилизации. Они лежат в эмоциональной сфере и относятся к его неспособности дружить, любить, питать привязанности, проявлять сочувственное понимание, испытывать бескорыстное наслаждение. Последнее он отбрасывает как пустую трату времени, ничего не дающую для его безопасности.

Человек агрессивного типа чувствует себя сильным, честным и реалистичным, и все это действительно так, если смотреть на вещи его глазами. Исходя из принятых им предпосылок, он оценивает себя строго логично, так как безжалостность для него является силой, отсутствие заботы о других — честностью, а преследование собственных целей любыми средствами — реализмом. Его представление относительно своей честности частично вытекает из проницательного разоблачения, свойственного современному обществу лицемерия. Энтузиазм по поводу какого-либо общего дела, филантропические чувства и тому подобное воспринимаются им как чистое притворство, и для него не составляет труда разоблачать социальные лозунги или христианскую добродетель, показывая, что за ними так часто скрывается на самом деле. Его система ценностей строится на основе философии джунглей. Сила дает право. Отбрось гуманность и жалость. Homo homini lupus est. Здесь мы встречаем ценности такого рода, которые не очень отличаются от хорошо знакомых нам на примере нацизма и большевизма.