Ореш разорвал серый конверт, вынул оттуда несколько банкнот и короткое письмо. Быстро прочитал его и бросил на столик.

— Это моя последняя зарплата. Мы для них ничего не значим. Когда захотят, не объясняя ни слова, выбрасывают на улицу.

— Вас уволили?

— Я давно этого ждал. Это проклятая фрау хотела от меня избавиться…

— Но ведь она умерла.

— Но Юзеф делает все, что ему прикажут. Почему ты стоишь? Садись.

Наргис присела на кончик стула. В комнату вошел пожилой мужчина, отец Ореша. Он принес кувшин с теплой водой и медный таз. Подошел к кровати и стал менять повязку. Наргис вскочила.

— Я вам помогу, — предложила она.

— Она служит в доме барона, — пояснил молодой человек.

Отец протянул девушке медный таз, а сам начал разматывать бинт. Раненый поморщился от боли. Они промыли рану, старик смазал ее мазью и снова забинтовал.

— Теперь иди, он должен отдохнуть, — сказал старик Наргис. Заметив стоящую у стены корзину, он спросил: — Это твое?

— Я принесла немного фруктов для господина инженера, — сказала девушка.

Они вышли в коридор. Девушка расплакалась.

— Это я виновата, он мучается теперь из-за меня, — повторяла сквозь слезы Наргис.

— Не плачь, девочка. Каждый честный мужчина поступил бы так же, как он. Не плачь… — утешал он девушку и ласково положил ладонь на ее руку.

Наргис охватило волнение.

— Пожалуйста, разрешите мне навещать вашего сына. Пожалуйста… — несмело шепнула она.

Когда прошло две недели и семья Витгенштейн вернулась в Шираз, Наргис сообщила Августу, что его ожидает какой-то человек, который в отсутствие господ несколько раз приходил поговорить с братом барона.

— Он говорит, что дело секретное и он должен говорить только с вами. И еще говорит, что было бы лучше, чтобы его никто не видел, поэтому он не хочет входить во дворец, — добавила девушка.

Заинтригованный таинственным визитером, Август спустился в сад. Там он увидел мужчину в потертой, выцветшей одежде. Он стоял, спрятавшись под развесистым деревом. У него были жидкие, тусклые волосы, лицо покрывала седая щетина, широкие брови странно торчали. На вид ему было лет шестьдесят. Забинтованную правую руку он держал на перевязи. Окинув Августа бесцеремонным взглядом чуть скошенных глаз, человек заговорил: