Но, тем не менее, явно требуются более высокие доказательства. И, похоже, они есть. 5 ноября 1993 года первый заместитель министра внутренних дел РФ Егоров направил письмо начальнику Генштаба МО Михаилу Колесникову:…"Во время действия чрезвычайного положения в городе Москве в результате совместной работы с группой генерала Савина получено их полное подтверждение…" Далее, второй человек в МВД, курирующий борьбу с организованной преступностью в масштабе России, просит рассмотреть вопрос о "подготовке сотрудников министерства в указанной группе". Двумя днями раньше датировано письмо почти аналогичного содержания из Министерства безопасности (ныне Федеральная служба контрразведки) — В нем высокопоставленный сотрудник управления по борьбе с терроризмом в Москве (фамилия и адрес есть в редакции) сообщает, между прочим, что "в результате сотрудничества с группой генерала Савина была предотвращена попытка ввоза большой партии автоматического оружия на территорию РФ". И, наконец, третий документ, также подписанный высоким чином МВД, рассказывает об общих итогах работы группы во время московского ЧП. "Проведено 200 операций, разовых, продолжительных, в том числе с привлечением… Раскрыто 84 преступления, задержан 101 преступник…"
"Московский комсомолец" 21 июля 1994 г.
Мне часто задают вопрос: «Вот Вы говорите о том, что Ваша команда открыла природу феноменальных человеческих способностей, а что явилось исходной базой такого открытия? Что натолкнуло Вас на «Откровение, в результате которого появилась решающая гипотеза? Или это тайна за семью печатями?»
Сегодня я могу ответить на эти вопросы так: «На первых этапах нашей работы мы и не пытались что-либо открывать в области человеческих способностей. Тем более, что были хорошо осведомлены в безрезультативности научных поисков в этом направлении многими учеными разных стран мира. Когда нам была поставлена задача определения способов эффективного применения людей с экстраординарными способностями в военном деле, мы рассчитывали на использования готовых как отечественных, так и зарубежных методик. Однако все, что нам с помощью наших коллег их разных ведомств и институтов удалось изучить, нас не устраивало. Требования с нашей стороны были высокими, а людей, соответствующих этим требованиям мы не смогли обнаружить ни в своей стране, ни за рубежом.
Несмотря на то, что на нас давил авторитет ученых, кому задача выявления природы феноменальных способностей оказалась не по плечу, мы все же под настойчивым давлением Н.П.Бехтеревой взялись за эту неблагодарную, как нам казалось, работу.
Уйти от тривиальных направлений размышления и гипотез нам помог ряд материалов, из числа тех, которые мы внимательно анализировали.
Первая группа сведений касалась поисков американских ученых при составлении программ технологий достижения успеха, которые они готовили для студентов высших учебных заведений и курсов повышения квалификации. Больше всего нас заинтересовала схема Наполеона Хилла, которую я привожу без комментариев.
Наполеон Хилл: Десять факторов, образующих механизм мышления
От нашего внимания не ушли результаты опытов, проводимых американцами с мозгом А.Эйнштейна.
Мозг Эйнштейна после его смерти в апреле 1955 года через семь дней был извлечён и сохранён Томасом Харвеем, патологоанатомом, который выполнил аутопсию учёного. Харвей надеялся на то, что цитоархитектоника позволит получить полезную информацию. Через внутреннюю каротидную артерию он ввёл 10 % раствор формалина, и в дальнейшем хранил неповреждённый мозг в этом растворе. Харвей сфотографировал мозг под различными углами и затем разрезал его приблизительно на 240 блоков. Полученные сегменты он упаковал в коллоидную плёнку…
В 70 году невропатолог Люси Рорк-Адамс получила в дар от медика, который участвовал в аутопсии Эйнштейна, часть тканей головного мозга знаменитого ученого. Такой редкий научный материал был невероятно любопытен — Эйнштейн считался одним из самых гениальных мыслителей XX столетия и заглянуть к нему в голову ученым очень хотелось.
Мозг действительно оказался необычным — он весил гораздо меньше, чем средний мозг взрослого мужчины, плотность нейронов оказалась намного выше, а сосуды — в прекрасном состоянии. «Такое впечатление — объясняет Люси Рорк-Адамс — что он принадлежит не пенсионеру, а юноше».
"При изучении слайдов головного мозга Альберта Эйнштейна, мне стало очевидно, что структура мозга и строение клеток экстраординарно, — восхищена Люси Рорк-Адамс. — Ему было 76, когда он умер, но клетки головного мозга и нейроны не имеют признаков старения. Когда мы стареем, клетки нашего организма изменяются, включая нейроны, это заметно по особой пигментации. Его нейроны почти не окрашены, и я такого за свою научную карьеру ни разу не видела — точно его мозг принадлежит подростку".
В своих исследованиях Люси Рорк-Адамс выдвинула гипотезу, что у человека при напряженной интеллектуальной деятельности вне зависимости от его возраста начинают расти аксоны и дендриты, которые затем за счет синергетически процессов, происходящих в мозгу, упорядочиваются и сформировываются в новую систему обработки и передачи информации, что, по ее мнению, развивают способности человека. Эксперименты на подопытных животных подтвердили этот вывод, но продолжать исследования с людьми по каким-то причинам она не стала.
Мы не оставили выводы американской ученой без внимания и, привнеся свои идеи, с учетом материала Наполеона Хилла, создали свой путь познания тайн мозга, а потом и уникальный, до сих пор никем не превзойденный, курс раскрытия феноменальных способностей.
Впоследствии на книжных полках появилась литература, содержащая материалы со многими тестами и тренировочными упражнениями, предназначенными для тренировки мозговой деятельности. Многие находки авторов тоже пригодились в отработке методики и приведении ее к совершенному виду.
Глава 13
Закат и возрождение. «Феникс»
Последним начальником Генерального штаба, с которым мне удалось поработать, оказался Анатолий Квашнин, который одобрил мое предложение создать в его управлении интеллектуальный аналитический центр и первое время во многом опирался на его проработки. Однако потом по мере накопления опыта руководства Генштабом он всё реже пользовался нашими услугами тем более, что в качестве первого заместителя у него работал генерал-полковник Валерий Леонидович Манилов, интеллект которого затмевал работу некоторых научных институтов. Его карьера в центральном аппарате Минобороны началась ещё в семидесятые годы, и он за короткое время стал незаменимым аналитиком и спичрайтером министра обороны.
В то время я, уже предчувствовал скорый закат деятельности нашей части. Дело в том, что в своей работе мы постоянно отслеживали уровень результатов аналогичной деятельности наших постоянных оппонентов — американцев. Постепенно чаша весов начала медленно склоняться в нашу сторону, а к концу 90-х годов мы отчетливо поняли, что по самому уязвимому ранее для нас вопросу — подготовке и практическому использованию людей с неординарными способностями — мы оторвались от США весьма основательно. Наша школа подготовки подобных операторов оказалась на порядки эффективнее всех остальных в мире. Осознав это, я ждал ответной реакции со стороны США, так как понимал, что в этой сфере противоборства, секретов почти не бывает. Реакция, разумеется, последовала почти незамедлительно. Однако совсем не оттуда, откуда можно было бы предположить. Еще с 1999 года мы стали ощущать непонятный негативный прессинг со стороны окружения Квашнина. В какой-то степени я предполагал, что этот негатив, вызван появлением в нашем Управлении комплекса психотестирования, позволяющего выявлять непорядочных, равнодушных и некомпетентных руководителей и рядовых сотрудников. Структурные преобразования в Управлении тоже многим оказались не по вкусу, а кое-кому показались даже вредными, поскольку подрывали устои десятилетиями сложившейся громоздкой бюрократической системы чиновозвышения и властвования. Завершило кампанию борьбы с нашими научными прорывами убийство одного из руководителей научной лаборатории, добившейся выдающихся результатов в разработке новых методов борьбы с вероятным противником. Возможно, это было и совпадение, но уж слишком в «нужное» время произошла эта трагедия, которая могла бы сказаться на наших работах, если бы мы не предусмотрели дублирующих вариантов.