Именно при Лобове я получил звание генерала и…зелёную форму вместо своей прежней — чёрной, морской. Узнав о присвоении генеральского чина, я быстро сшил себе в спецателье форму генерала морской авиации, но вдруг мне сообщают, что представляться начальнику Генерального штаба нужно в форме зелёного цвета. Деваться некуда, имея в своём распоряжении всего несколько часов, я побежал по этажам, раздевая по пути своих приятелей-генералов. С кого-то снял брюки, с кого-то сорочку и галстук, но тут возникла большая проблема с мундиром. Все, к кому я мог обратиться, были настоящими гренадёрами, и подобрать ладно сидящий на мне мундир так и не удалось. А тут ещё и время подгоняет: остались считанные минуты перед заходом в кабинет «шефа». В итоге «завернувшись» в мундир своего старинного приятеля Виктора Ерёмина, я стоял в приёмной, ощущая на себе иронические взгляды людей, ожидающих вызова начальника Генерального штаба.

Наконец меня и ещё четверых вновь испечённых генералов пригласили в огромный кабинет с торжественно накрытым столом. Все встали в шеренгу по стойке «смирно» и буквально «ели» глазами командира.

Тот дружелюбно, но сдержанно поочередно всех поздравил, и тут его взгляд остановился на мне. Он как-то сразу сбился, плечи его затряслись, а на глаза навернулись слёзы от еле сдерживаемого смеха и желания не подавать повода остальным, готовым взорваться дружным хохотом. Затем он заговорщически подмигнул остальным ребятам, слегка кивнув в мою сторону: «Мол, что же наш сверханалитик не смог сообразить, что придётся менять цвет мундира. Прямо в лужу сел!». Все дружно рассмеялись и по команде начальника стали усаживаться за стол…

К сожалению, через несколько месяцев Лобова отправили в запас, а пост начальника Генерального штаба занял генерал Самсонов Виктор Николаевич — очень организованный, сухой и жёсткий человек. Многие генералы говорили, что когда они подходили к кабинету Самсонова, то у них позвоночник буквально покрывался инеем. Однако я знал его и с другой стороны. Аппарат Самсонова возглавлял мой хороший знакомый — генерал-полковник Виктор Силуянов. С ним с первых же дней моей работы в Генеральном штабе у нас сложились дружеские отношения. Виктор много рассказал о новом начальнике, о том, что у него необыкновенная память и мощный аналитический дар, что он искренне болеет за дело и не способен на подлость и интриганство, что никогда не даст в обиду своих подчинённых. С такой вводной информацией я шёл на первый доклад к Виктору Николаевичу Самсонову. Он внимательно меня выслушал, задал несколько вопросов и окончил аудиенцию без каких-либо наставлений.

В процессе краткого доклада я так и не успел почувствовать его отношение, как к моим работам, так и к собственной персоне, но, прощаясь, в рукопожатии я неожиданно ощутил поддержку и доброжелательность. Однако прослужить с ним в 1992 году пришлось совсем не долго. Последовала очередная смена руководителя Генерального штаба. Теперь на эту должность был назначен генерал Виктор Петрович Дубынин. Однако и с Дубыниным совместная работа продолжалась всего несколько месяцев. Он к тому времени тяжело болел и, несмотря на героические усилия врачей, после ряда тяжёлых операций умер. Все были потрясены — что за наваждение преследовало обитателей кабинета и начальника Генерального штаба! Если накануне людей просто отправляли в отставку, то сейчас дело уже дошло до смерти. Так можно при всём нежелании поверить в мистику.

После смерти Дубынина кабинетом овладела мощная фигура Михаила Петровича Колесникова. Он был, в какой-то степени, посвящён в мои работы, но, поскольку целой картины себе не представлял, то относился к ним с большим скепсисом. Не дожидаясь моей очереди к представлению, он вызвал меня сам и, слегка кивнув в ответ на приветствие, объявил, что мне с моими «химиями» нужно служить в химических войсках, после чего предложил в недельный срок передислоцироваться в штаб войск химической защиты под начало моего друга генерала Петрова.

— Поработай со своим дружком, — напутствовал меня Колесников и тут он случайно обратил внимание на видеокассеты, которые я держал в руках.

Не то, чтобы любопытство, а, скорее всего, желание немного разрядить обстановку, подтолкнуло его на, как потом оказалось роковой для него шаг. Кивнув на небольшой пакет, который я сжимал в руке, он спросил:

— А это что?

— Фильмы о направлениях моих работ и основных результатах, — нарочито спокойно ответил я, сообразив, что Колесников попался.

— Длинные?

— Да нет: один — минут на семь, а другой — минут на двенадцать.

Произнося эти слова, я немного хитрил. Первый фильм был на пятнадцать минут, а второй на тридцать пять.

— Ладно. Поставь короткий, — ворчливо бросил Колесников, начинающий понимать, что контроль над событиями он по своей же воле начинает терять.

Этот мудрый и опытный человек обладал редчайшим чутьём обстановки, которое, по-видимому, не раз помогало ему в жизни. К тому же, он обладал прямо-таки собачьим обонянием. Мог по запаху определять настроение, и даже некоторые личные качества человека. Видимо, запахи у него были привязаны к образам. Если он чуял «не тот» запах, исходивший от человека, то даже не вставал при появлении в кабинете таких людей. Мы прошли в комнату отдыха и уселись за стол перед телевизором. Колесников закурил трубку, испуская приятный аромат какого-то незнакомого мне табака, и погрузился в сосредоточенное молчание. Просмотрев первый фильм, он кивком потребовал поставить второй. По окончании второго фильма он неторопливо подошел к серванту, достал оттуда мандарины и бутылку коньяка.

— Ну что, выпьем?

— Не откажусь.

— А ты ж не пьёшь, — улыбнулся Колесников.

— По такому случаю не грех нарушить и некоторые традиции, — отпарировал я.