Однако счастливое сотрудничество Риччи с Павлом Сюем было прервано в 1607 г., когда умер отец последнего, и сын был вынужден по традиции отойти от общественной жизни и уехать в провинцию, чтобы провести там три года, справляя траур по усопшему родителю. К счастью для Риччи, который располагал влиятельными друзьями, в то же самое время к пекинской миссии присоединился отец Сабатино де Урсис (Sabatino de Ursis), заменивший Пантойю, с которым Риччи было довольно-таки трудно ладить. Новый священник приехал с юга Италии, и впервые за многие годы у руководителя миссии появился европейский товарищ, подаривший ему тепло и человечность настоящей дружбы, некто, с кем он мог бы поговорить по-итальянски. Их дружба скоро упрочилась и поддерживала Риччи в последние годы его жизни.

Надо отметить и еще одного человека, выдающегося мыслителя Ли Шицзао, окрещенного Львом (Leo), который как раз и смог разобраться в Евклиде. Он сдал свои экзамены в 1598 г. в возрасте 33 лет, заняв восьмую позицию в списке, и был назначен в Министерство общественных работ в Пекине. Риччи познакомился с ним вскоре после его приезда в столицу, и их дружба с тех пор никогда не ослабевала. В течение девяти лет Риччи боролся за обращение Ли в христианство, но безуспешно — не потому, что тот не принимал христианской доктрины, а из-за того, что не мог отказаться от своих наложниц. Ли был географом и некогда опубликовал карту мира, на которой был изображен один лишь Китай. Карты итальянского друга открыли ему глаза на географическую реальность, и именно Ли Шицзао был тем, ради кого Риччи сделал грандиозную настенную проекцию карты под два метра высотой и о шести панелях, отображавшую глобальный образ Земли. Он также перевел одну из книг Клавия и первый ввел в культурный оборот в Китае книгу английского автора Джона Холирудза — «Трактат о сферах» (John Holyroods «Tractatus de Sphaera»), к которому Риччи написал стихотворение. Стихотворение было озаглавлено «Трактат о созвездиях», и в нем двадцати восьми созвездиям китайского неба давались четкие характеристики в форме легко запоминающегося рифмованного произведения. Незадолго до смерти Риччи Ли Шицзао все же отказался от своих наложниц и был наконец крещен.

К зиме 1609 г. Маттео Риччи, преждевременно состарившийся и совершенно седой, почувствовал, что его силы иссякают. Но несмотря на то, что он чувствовал упадок своих сил, он продолжал расходовать их с той же щедростью и упорством, как делал это с самого первого момента, когда вступил на землю Китая. Триго пишет, что однажды, 3 мая 1610 г., «когда отец Риччи вернулся в дом миссии весьма утомленным после бесед с посетителями при дворе, он прилег на кровать, чтобы отдохнуть. Сначала отцы подумали, что у него случился приступ мигрени, которой он был подвержен… Когда его спросили об этом, он сказал, что это было что-то совсем другое и поведал им, что он смертельно устал до полного изнеможения, но казался настолько мало озабоченным этим, что когда один из них спросил его, как он себя чувствует, он сказал: "Как раз сейчас я пребывал в сомнении насчет того, какую из двух вещей я бы предпочел — принять свое вечное вознаграждение, которое недалеко, или же продолжать рутину ежедневных забот в этой христианской миссии"»[91].

Лев Ли прислал своего личного врача, а отцы созвали консилиум из шести лучших медиков Пекина. Их предписания уже не могли помочь умирающему Риччи: «Единственным, кто был удовлетворен ею медициной был сам пациент, который чувствовал, что приближается к концу своих трудов. Из-за этого он казался особенно счастливым, и его почти радостное состояние облегчало горе и отцов, и обращенных. На шестой день своей болезни он полностью исповедовался, и отец, который принимал исповедь, был столь впечатлен его благостным настроем, что сказал, будто за всю свою жизнь не испытывал большего духовного удовлетворения, чем то, которое исходило от мягкости и невинности души отца Маттео»[92].

Вскоре после этого, когда коллеги и ученики приблизились к нему за благословением, «он собрал всю свою силу и без чьей-либо помощи встал с постели и преклонил колени на полу». Двумя днями позже он попросил всех собраться по экстренному поводу. Его практически последними словами, адресованными собравшимся отцам, были: «Я оставляю вас на пороге открытой двери, которая ведет к великому вознаграждению, но его можно достичь, лишь приложив большие труды и избежав многих опасностей». Ближе к вечеру 11 марта, сидя в кровати, он закрыл глаза, «как будто заснув… Отец Маттео Риччи умер»[93].

Гроб для тела Маттео Риччи был предоставлен Львом Ли, участок земли был пожертвован самим императором Ваньли в ответ на доклад, поданный Львом Ли. Павел Сюй принимал участие в похоронах. Стела над могилой гласила: «Человеку, который приобрел известность за справедливость и написал прекрасные книги. Ли Мадоу, человеку с Великого Запада. Воздвиг Хуан Чи-ши, губернатор столичного города Пекина»[94].

Так, возвеличенный самими китайцами Маттео Риччи был положен на покой на христианском кладбище за городскими стенами. Он был одним из благороднейших людей Пекина, подлинным гражданином этого богатейшего и, может быть, одного из прекраснейших городов мира в XVII в. Ни одного из его последователей в Китае нельзя поставить рядом с ним ни по отпущенным им способностям, ни по тому благоговейному отношению к стране пребывания, которое демонстрировал Риччи.

В 1610 г., когда отец Маттео Риччи умер, император Ваньли по-прежнему занимал Трон дракона — если не фактически, то хотя бы номинально. Не имеющий никакой существенной власти человек продолжал «издавать» указы, которые подписывали его именем, претендуя на то, что они могут регулировать дела практически распадающегося государства. Ни пекинская администрация, ни сам император уже, в сущности, ничего не решали, Никому из наследников Ваньли так и не удалось вновь взять в свои руки эту власть. История снова подтверждала старую истину о династии, теряющей Небесный мандат на правление.

Когда российский посол Иван Петлин и его компаньоны вернулись в Тобольск практически ни с чем, иезуиты, пользуясь политическим наследством Риччи, все еще работали в Пекине. Теперь их возглавлял Лонгобарди, назначенный преемником Риччи. Это был достаточно мужественный и весьма умный человек с несколько, впрочем, узким взглядом на вещи. Его отношение к проблеме китайских ритуалов при жизни Маттео Риччи совпадало с мнением последнего, однако позднее он пришел к противоположному мнению, что христиане не должны идти на компромиссы с конфуцианцами даже в вопросе о соблюдении ритуалов, связанных с почитанием предков. Подобное изменение позиции сильно затрудняло обращение новых китайцев в христианство, о чем миссионер более позднего времени Хюк (Huс) сказал с чувством: «Есть в характере этого народа меланхолия, по поверхности которой христианская правда может только скользить!»[95]

Лонгобарди был уже немолод и в 1654 г. умер в Пекине в возрасте 98 лет. Истинным последователем и преемником Риччи стал знаменитый Адам Шолль фон Белл (Adam Schall von Bell, 1591–1666), прибывший в Пекин в 1622 г.

За те 34 года, что прошли между смертью Риччи и падением династии Мин, на головы иезуитов и людей, обращенных ими, пали преследования, продолжавшиеся около 12 лет. К 1620 г, влияние и сила иезуитских миссий в различных частях Китая сильно возросли. Самые любимые ученики Риччи Павел Сюй и Лео Ли покинули Пекин, и каждый основал миссию в своем родном городе. Они увеличили влияние иезуитов на местном, а затем и на централизованном уровне, и изменили в их пользу отношение к миссии со стороны властей. В своей работе «История Христианских миссий в Китае» Кеннет Латуретт[96] оценивает количество христиан, обращенных в Китае после падения Мин, в 150 тыс. человек. Однако пока не представляется возможным проверить эти цифры: эта оценка с одинаковым успехом может относиться к количеству христиан, обращенных в Китае со времени основания миссии, как рассматривает ее епископ Стивен Нил[97]. Отчасти впечатление, которое эти цифры произвели на власти, отчасти некоторые злоупотребления отцов-иезуитов, а отчасти и постоянное недоверие китайцев к иностранцам и вызвали преследования ордена.

Приведем небольшой пример. В 1615 г. в Нанкине работали отцы Семедо (Semedo) и Ваньони (Vagnoni). В том же году прославленный конфуцианский ученый по имени Шэнь Цзуй был назначен на пост представителя Палаты ритуалов в этом же городе. Этот человек невзлюбил христиан, потому что почувствовал себя униженным их аргументацией в вопросах религии. Он представил двору доклад, в котором говорил, что проповеди Семедо в Нанкине шли вразрез с китайской традицией, даже с китайской концепцией Неба, что, по сути, было абсолютно верно. В результате в августе 1616 г. Семедо и Ваньони были брошены в тюрьму, где Ваньони избили. В течение года они оставались в застенке, пока Шэнь Цзуй не получил указ о высылке всех иезуитов из Китая.