Китайская монархия при маньчжурах продолжала оставаться могучим и централизованным организмом. Предполагалось, что император будет выполнять свои многотрудные административные обязанности день за днем, дабы не только править, но и управлять. Предполагалось, что любые государственные дела должны были проходить через него. Сын Неба на вершине китайской социальной пирамиды должен был исполнять больше, чем простые человеческие функции, управляя чиновниками, распределяя финансы и военные силы, занимаясь общественными работами и отправляя обряды.

Два результата вытекали из подобного восприятия монархии. Первый состоял в том, что в Пекине должен был поддерживаться устоявшийся и консервативный административный механизм, для того чтобы выполнять различные императорские функции. Второй заключался в том, что сам император должен был делать максимум возможного, чтобы справляться со своими ежедневными обязанностями и разбираться с династийными проблемами, не распространяя свою активность вне императорского двора. Непросто было императору воспринять влияния, приходившие из-за границы, хотя его реакция на них должна была стать образцом руководства, если китайское государство вообще собиралось хоть как-то реагировать. Поэтому действия императора и окружавшего его двора, помогавшего ему в исполнении обязанностей, имело первостепенную важность в отношениях Китая с Западом. И иезуиты совершенно четко представляли себе эти обстоятельства.

Когда завоеватели-маньчжуры впервые появились в Пекине в 1644 г., они нашли там иезуита Адама Шалля, занимавшегося составлением ряда трактатов по западным методам расчетов для изготовления календаря. Император Шуньчжи был разумным молодым человеком и упорно занимался китайским языком, чтобы разбираться в официальных бумагах. Несмотря на свою загруженность государственными делами, он находил время для того, чтобы интересоваться китайской литературой и театром. Он отличался также набожностью, и в подростковом возрасте подпал под влияние Адама Шалля, которого и назначил главой императорской Палаты Астрономии. Шалль послужил императорскому дому и в других областях, вылечив мать молодого императора от серьезной болезни. Шалля часто призывали во дворец для консультаций с его царственным компаньоном не только по вопросам этики и религии, но также по вопросам управления государством, и молодой император даже приобрел привычку называть миссионера «дедушкой» и посещать его церковь. Однако, к несчастью для миссионерского аспекта деятельности Шалля, он не довел свое влияние до обращения императора в христианство, и в течение последующих нескольких лет своей недолгой жизни император все больше поворачивался в сторону буддизма.

Как мы говорили, Шаллю было разрешено продолжать работу, и когда он вовремя и успешно приготовил календарь на новый 1645 год, его позиция главы императорской Палаты Астрономии была подтверждена. На протяжении последующих двухсот лет, с небольшим перерывом, эту Палату всегда возглавляли католические миссионеры. Не только первый маньчжурский император в Китае Шуньчжи (1644–1661) был в целом дружелюбно настроен по отношению к Шаллю и зачастую искал его совета. Его наследник император Канси (1661–1722 гг. пр.) был еще более склонен использовать труды иезуитов и достаточно широко это делал. Во время споров 1669 г., когда предсказания "геометров", касавшиеся астрономических феноменов, оказались правильными, он заинтересовался западной математикой. Впоследствии император изучал европейскую математику и другие научные дисциплины и всегда держал несколько иезуитов рядом с собой, чтобы получать от них информацию или услуги переводчиков. В 1689 г. он послал с посольством двоих иезуитов заключать договор с Россией в Нерчинске. По этому договору проводилась демаркация русско-китайской границы на северо-востоке, которая оставалась в силе вплоть до 40-х гг. XIX в. На протяжении более ста лет после 1689 г. западные миссионеры в Пекине служили переводчиками во всех случаях, когда русское или другое западное посольство прибывало туда. Канси также использовал отцов-иезуитов для обучения ряда молодых студентов математике, часовому мастерству и ремонту музыкальных шкатулок. В последние десять лет своего правления он попытался рационалистически разобраться в споре о ритуале, имевшем место между иезуитами и другими католическими орденами. Терпимость просвещенного правителя, однако, не простиралась столь широко, чтобы разрешить миссионерам работать по всей территории империи. Очевидно опасаясь, что за распространением прозелитизма в провинциях могут воспоследовать политические изменения, Канси ввел систему паспортов, чтобы разрешить лишь определенные миссии в Пекине и Макао. Этой же политики придерживались его последователи.

Император Юнчжэн (1723–1735 гг. пр.) не особо жаловал западных миссионеров, потому что некоторые из них приняли сторону его оппонентов в вопросе о наследовании трона. Он терпел лишь тех, которые имели официальные посты в Пекине, но депортировал многих других, работавших в провинциях. При императоре Цяньлуне (1736–1795 гг. пр.) европейских механиков по-прежнему все еще использовали для сборки и починки заводных и прочих механизмов, привозившихся из Европы, и несколько иезуитских миссионеров служили архитекторами зданий и пейзажных парков в итальянском стиле, которые входили в старый Летний дворец. Около 1747 г. Мишелем Бенуа (Michel Benoist) был построен в западном стиле фонтан, который стал ядром подобной по архитектуре группы зданий, спроектированных Кастильоне (Castiglione). Однако к последним годам правления Цяньлуна, когда в 1793 г. Пекин посетило английское посольство Лорда Макартнея, европейцы прекратили играть большую роль при Цинском дворе. Их долго тянувшаяся деятельность при дворе, волею судеб направленная более на технический аспект, чем на идеологический, никак не помогла маньчжурским правителям в правильном понимании Запада. Центр контактов передвинулся в Кантон.

До того времени миссионеров в Пекине обычно называли «людьми Западного Океана» (Сиян жэнь), что означало европейцев. Но по мере того, как китайско-европейские контакты и конфликты усилились в начале XIX в., исходный термин «варвары» (и), давно употреблявшийся по отношению к европейцам в Кантоне, вошел в более широкий обиход. В традиционном китайском обществе каждый человек имел определенное место и назначение. Ранние португальские авантюристы, после 1514 г. достигавшие границ Китая по морю, были, естественно, некитайцами по культуре, причем весьма склонными к пиратству и грабежам, и обращение "и" подходило им как в "старом греческом" смысле, означая «чужеземцев», так и в более позднем «варварском» смысле. Некитайцы Центральной Азии были неисчерпаемым поставщиком «варваров» с самого начала китайской истории. Ничего нового в идее появления назойливых чужеземцев на границах Китая не было. Португальцы и те, кто за ними последовали, были с легкостью ассимилированы традиционной конфуцианской схемой.

Однако времена менялись. Преемник Шуньчжи Канси был восьмилетним мальчиком, за которого в начале управляли регенты. Но уже в 1667 г., в возрасте 13 лет, он взял в свои руки управление империей. Он сумел отодвинуть регентов и при моральной поддержке двора начал править, в большой мере вдохновленный на это преследованием своего старого учителя Шалля, которое он пытался предотвратить. После устранения Шалля главой Бюро Астрономии в Пекине стал его старинный оппонент и противник иезуитов У Минсюань, китайский мусульманин. Этот весьма невежественный и традиционно настроенный человек был вселен в дом Шалля, наполненный научными приборами и инструментами и располагавший огромной библиотекой. В 1886 г. У Минсюань опубликовал календарь на следующий год. На Рождество копия календаря была передана Вербисту, который сразу же воспользовался случаем, чтобы написать Канси просьбу, распорядиться, чтобы У Минсюань подтвердил свои выкладки экспериментальным образом. Императорским указом Вербисту был дан месяц на обоснование его собственных положений.

Император Канси был большим покровителем искусств, поэтому во дворце были открыты студия и мастерские, где работали придворные художники, архитекторы и механики. Среди них находились и некоторые католические миссионеры, которые занимались живописью, гравировкой, ремонтом часов и других механических приборов. Все они также пользовались заботой императора. Канси был чрезвычайно заинтересован во многих научных вопросах, которые попали в сферу его внимания в то время, когда он, будучи еще мальчиком, только-только избавился от тирании своего регента Обоя. В описываемое время имелись серьезные противоречия в вопросах определения методов составления календаря: как мы писали, Шалль, который возглавлял императорское Бюро Астрономии, уже умер, окончательно выйдя из фавора вследствие атак придворных астрономов, почитавших эту синекуру своей собственностью.

Нельзя не оценить мужество Вербиста, принявшего этот вызов, потому что он прекрасно отдавал себе отчет в том, на сколь тонкий лед вступает. Его собственное письмо (написанное в январе 1669 г.) императору подтверждает это: «Фердинанд Вербист, Ваш слуга с дальнего Запада, обращается к Вам с почтением в ответ на ваше указание… и преподносит Вам эссе, составленное им в соответствии с Вашим приказом проверить и оценить календарь мусульманина У. … Ваш слуга, вдали от родины и один в чужой стране, в благодарность за личный интерес, проявленный к нему императором, сконцентрировал все свои возможности и все желание… чтобы помочь Вам в Вашем желании дать Вашим народам календарь, точно соответствующий законам астрономии. … Я нахожу, что календарь содержит существенные ошибки. Ваш слуга еще в детстве был обучен следовать дорогой правды. То, что он говорит, не является намерением кого-либо критиковать. Однако ввиду того, что император повелел ему удостоверить правильность календаря… он не смеет сделать ничего иного, кроме как заявить правду открыто и ясно, боясь иначе быть виноватым в недостатке искренности. Я с уважением предоставляю Вам эссе, содержащее мои наблюдения, и посылая Вам обратно также два тома календаря Яна с тем, чтобы Вы могли посмотреть их сами. Я вверяю себя с уверенностью Вашему высочайшему соизволению»[125].

У Минсюань был смещен, и Вербист занял его место. Со времен Риччи в Пекине еще не было человека столь эрудированного, гибкого и морального, как Вербист. Именно во времена его длительной дружбы с Канси статус и судьбы иезуитской миссии снова поднялись на огромную высоту.

Фердинанд Вербист был фламандцем по рождению и происходил из маленького городка на западной границе Бельгии[126]. Он учился в Куртрэ и в Брюгге и занимался философией в университете Лувэня. В возрасте 18 лет он стал новицием, позже изучал теологию в Риме. Будучи молодым человеком, он дважды путешествовал из Бельгии на Иберийский полуостров, намереваясь отправиться миссионером в Америку. Однако в конце концов он предпринял опасное путешествие морем в Макао, а оттуда — в Пекин. Оказавшись там в 1660 г., когда ему было 37 лет, он более никогда не покидал китайской столицы.

^{Современная бельгийская марка с изображением Фердинанда Вербиста}

Нельзя было предположить худшего времени для того, чтобы прибыть в Пекин. Он обосновался там, когда умер Шуньчжи и его заменил совет регентов — противников иезуитов, которые в 1644 г. бросили Шалля, Буглио, Магалхэнса и Вербиста в тюрьму, закованными в цепи. Как было уже сказано, их участь облегчило лишь землетрясение, но Вербист отказался принять свободу до тех пор, пока не отпустили и Шалля. Даже после того, как молодой Канси взял в свои руки бразды правления, жизнь отцов-иезуитов оставалась трудной. Даже относясь к иезуитам с одобрением, Канси сохранял в отношении них определенные подозрения. Не будучи в состоянии представить себе, как целая группа зрелых мужчин может сохранять целибат и столь явно обходиться без какой-либо личной жизни, он заподозрил худшее. Он послал «молодого, хорошо сложенного маньчжура» жить в их доме под предлогом изучения философии, но на самом деле, как деликатно сформулировал иезуитский автор Ле Комт, «разузнать наиболее секретные подробности о них и для того, чтобы он сам, как могло случиться, послужил предметом скандала»[127]. Красивый маньчжур оставался в доме иезуитов в течение года, докладывая каждую мелочь о том, что там происходило, и в особенности о том, что касалось лично его. По истечении этого срока он остался убежденным в абсолютной чистоте намерений святых отцов. Ле Комт цитирует императора, который сказал, что «эти люди не учат нас ничему из того, чего они не делали бы сами, и они также целомудренны, каковыми кажутся с виду»[128]. Неясные подозрения выветрились из мозга императора, а его уважение к европейцам возросло. Постепенно шел процесс превращения Фердинанда Вербиста в друга (даже доверенное лицо) императора. Вероятно, в лице этого человека, который был старше императора на 31 год, Канси обрел кого-то вроде отца.

В своей «Astronomia Perpetua», одной из более чем сорока книг, написанных или переведенных в Китае, Вербист говорит: «Я обычно отправлялся во дворец на рассвете и не выходил оттуда до трех или четырех часов дня, и всё это время я оставался наедине с императором, читая и объясняя. Очень часто он оставлял меня обедать и угощал меня самыми изысканными блюдами, подаваемыми на золотом блюде. Чтобы оценить сполна эти знаки дружбы, оказываемые мне императором, европеец должен помнить, что к монарху относятся как к божеству и его едва ли кто-либо когда-либо видит, особенно из иностранцев. Те, кто приезжают из наиболее отдаленных стран, например послы, считают, что им повезло, если они более чем один раз бывают допущены на частную аудиенцию, и даже в таких случаях они видят императора лишь на значительном удалении. … Министры и даже его ближайшие родственники появляются перед ним в молчании и с выражением наиболее глубокого уважения, и когда они имеют возможность говорить с ним, они всегда преклоняют колени»[129].