— Если бы мы желали убить вас, Ноа Стедлэпд, человек, назвавший себя Куртисом, мог сделать это даже сегодня. Для нас это убийство было бы так же просто, как поджог завода. А если вы скажете полиции о «Четырех справедливых», вы будете убиты, хотя бы целый полк солдат защищал вас.
И мистер Стедлэнд узнал, что враг его не лжет. Он молчал во время ареста, молчал и на суде, и молча выслушал приговор суда, присуждающий его к каторжным работам.
ОПЫТ ДОКТОРА ДЕЖЕНЭ
ДА, — СКАЗАЛ мне Верен, — этот конгресс гигиэнистов в Александрин можно считать удачным; и возвратился оттуда совсем не переутомленным, унося с собой самое приятное воспоминание о своей поездке. К тому же вы знаете мое отношение к конгрессам: я присутствовал только при открытии, выслушал все речи, а остальное время бродил по нижним кварталам Александрии, которые, я знаю прекрасно… Кстати, угадайте, кого я там встретил. Готов держать пари, что не угадаете. Я встретил Мореля.
— Как — воскликнул я, — доктора Мореля! Вашего друга Мореля, который исчез два или три года тому назад чуть ли не на следующий день после того, как он открыл свой кабинет на площади Вож. Насколько я могу припомнить, об этом много говорили, по никто не знал, почему он уехал так внезапно… Конечно, тут, как всегда в таких случаях, была замешана какая-нибудь женщина, не правда ли?
— Нет, дорогой мой, — ответил Верен — женщины тут не при чем, по крайней мере, поскольку это касается его. У вас есть время? Зайдем ко мне; я передам вам все, что слышал от него.
— 21 мая, — начал рассказ Верен, — исполнится ровно три года с того дня, как Морель явился в полицейский участок на бульваре Бомарше. Его привели к комиссару.
«— Вы видите перед собой доктора Мореля. — сказал он. — Пять дней тому назад я снова открыл на углу улицы Миним и площади Вож кабинет, принадлежавший доктору Деженэ, который несколько лет тому назад прекратил практику. Я пришел сообщить о большом недоразумении, случившемся со мной, и должен признаться вам, что подлежу ответственности перед судом. Однако, вина лежит всецело на моем предшественнике, как вы сами сейчас увидите.
Уже в течение целого года я искал места; мои средства не позволяли мне купить практику, а вы знаете, как рискованно молодому врачу начинать свою карьеру в Париже, не имея ничего за душой, кроме знания и доброй воли. Кроме того, — предстоящая помолвка удерживала меня в Париже. Один из моих друзей, которому были известны мои плавы, познакомил меня с доктором Деженэ. Доктор Деженэ, как я уже имел честь вам сказать, бросил практику несколько лет тому назад; однако, у него сохранились дружеские отношения с жителями этого квартала, и он охотно согласился ввести меня в знакомые ему семьи. У него были хорошие средства, и, не желая жить в самом центре, он уступал мне свой кабинет, не требуя от меня никакой компенсации, а сам думал переехать на бульвар Брюн в более скромное помещение. Для меня это предложение было как раз кстати, и вы можете себе представить, с каким удовольствием я заключил с ним условие. Мой коллега и предшественник передал мне квартиру и, пожимая мне на прощание руку, сказал немного торжественно:
— Через несколько дней я навещу вас, мой молодой друг. Вы будете мне за это благодарны впоследствии.
В течение первых трех дней я устраивался на новом месте; я расставлял свою скромную мебель с помощью горничной, которая должна была в часы приема открывать дверь моим будущим пациентам. Вы должны знать, сколько сюрпризов доставляют старые постройки площади Вож профанам, которым не случалось жить в таких домах. Повсюду узкие коридоры, закоулки, огромные стенные шкапы. Осмотрев все комнаты, я заметил в глубине кабинета еще один стенной шкап, к которому у меня не было ключа на связке, переданной мне привратницей. Этот шкап занимал угол комнаты, и мне казалось, что ему отведено слишком много места. Однако я не обратил на него особого внимания, рассчитывая попросить у моего предшественника ключ, который он, очевидно по рассеянности, захватил с собой.
Вчера доктор Деженэ пришел ко мне в мои приемные часы, и признался мне, что, против своего обыкновения, выпил за завтраком несколько стаканов вина, после которых чувствует себя довольно скверно…
— В шестьдесят лет, молодой мой друг, — сказал он мне, — нужно щадить свои артерии. Но дело не в том. Скажите мне, довольны ли вы?
Я отвечал ему, что меня уже приглашали двое из его старых пациентов, и это кажется мне хорошим предзнаменовением.
— Несомненно, несомненно, это очень хорошо. Вы здесь уже основались, и я очень рад, что дело обстоит таким образом. Я должен сообщить вам одну тайну, которая могла бы вас порядочно обезкуражить, если бы вы еще не жили в этом доме. Но теперь это почти не имеет значения. Да, этот секрет я хранил в течение четырнадцати лет… Вы удивлены, не правда ли? Я хотел унести его с собой в мою новую квартиру, но потом раздумал. Я вам уже сказал, что мне шестьдесят лет. Мой организм еще достаточно крепок, но все же в один прекрасный день я могу умереть внезапно, а мою тайну я должен хранить еще целый год. Буду ли я жив через год? Кто знает… И вот я решил разделить эту тайну с вами. За два месяца вашего знакомства я хорошо изучил вас и уверен, что мой секрет увлечет вас так же, как он увлек меня, и, если я не доживу до назначенного срока, вы окончите мое дело за свой страх и риск».
«Вы легко можете себе представить, господин комиссар, как сильно я был заинтересован.
— Вот, — продолжал доктор Деженэ, роясь в своем кармане, — вот ключ от шкапа, который занимает угол этой комнаты. Пожалуйста, заприте дверь на задвижку.
Я запер дверь и, повернувшись, увидел моего коллегу перед шкапом, который он только что открыл; в глубине темного отверстия блестела какая-то металлическая ручка. Он наклонился, схватил ручку и с силой потянул к себе. Я услышал шум колесиков, и в отверстии показался какой-то огромный ящик, двигающийся по рельсам. Я с любопытством подошел ближе. Он поднял крышку, укрепил ее с помощью железного треугольника, и глаза мои, привыкшие к темноте, увидели в огромном ящике вытянутого во всю длину человека лет сорока, с закрытыми глазами, который, казалось, спокойно спал. Я вскрикнул и отшатнулся.