ГРУБОЕ ОБРАЩЕНИЕ С СОЛДАТАМИ, ИЛИ МИЛИТАРИЗМ КАК КАЮЩИЙСЯ, НО НЕИСПРАВИМЫЙ ГРЕШНИК

Господа милитаристы отнюдь не глупы. Это доказывает уже весьма хитро проводимая ими система воспитания. Они с замечательным искусством спекулируют на психологии масс. Это было признано уже Шарнгорстом и Гнейзенау, реорганизация которых началась провозглашением «свободы тыла». Тем не менее, как уже указывалось, дурное обращение, грубая брань, розги и всякие иные методы утонченно-жестокого обращения с солдатами до сих пор являются неотъемлемыми составными частями современной системы военного воспитания.

Само собой понятно, что позиция, которую милитаристы занимают в вопросе о дурном обращении с солдатами, определяется не этикой и культурой, не человечностью, не справедливостью и христианством или другими подобными прекрасными вещами, а соображениями чисто иезуитской целесообразности. Ее скрытая опасность для подрыва дисциплины и для «духа» самой армии до сих пор далеко еще не всеми признана. «Выравнение» рекру и неотесанных солдат старыми солдатами, грубые казарменные словечки и всякого рода пошлая брань, изрядная порция пинков, ударов, толчков и т. п., окрики «держи выше» или «подтянись» до настоящего времени засели настолько глубоко в сердца большого числа унтер-офицеров и даже офицеров, дрессируемых в духе отчуждения и враждебности к народу и символизирующих собой тупейших представителей политики насилия в миниатюре, что они не только поощряют эти методы, но и признают их прямо необходимыми. Борьба против этих эксцессов уже заранее наталкивается на их почти непреодолимое пассивное сопротивление. Ежедневно можно слышать, как начальники тайком называют требование гуманного обращения с «людьми» глупой выдумкой. Военная служба — это грубая служба. Но и тогда, когда проникают во всю глубину тайной опасности этих дисциплинарных злоупотреблений, мы очутимся опять между двух огней, из которых один должен следовать по пятам за естественным развитием системы, противодействующей насилию, на что нами уже было указано. Это грубое обращение — на что придется указать еще раз — является необходимым вспомогательным средством внешней муштры. От него капиталистический милитаризм, для которого свободная внутренняя дисциплина является недостижимой, не может отрешиться. Мы вновь повторяем, что эта система считается, правда, не официально, а официозно, несмотря на все сомнения и сожаления, хотя и не легальным, но незаменимым средством милитаристического воспитания.

Но эта система, независимо от своей сомнительности с военной точки зрения, стала вызывать угрызения совести, после того как беспощадная критика социал-демократии коснулась военного вопроса и после того, как даже широкие круги буржуазии начали отворачиваться от такой воинской морали. Скрежеща зубами, милитаризм должен был смириться не столько с тем, что им распоряжаются совсем не высокопоставленные военные, сколько с тем, что он зависит, прежде всего материально, от народного представительства, к которому он привык относиться с насмешливым презрением, — от рейхстага, в котором заседают даже депутаты от «черни», короче говоря, от всяких «каналий», которые под охраной парламентского иммунитета все чаще и чаще и без всякой пощады обнажают его. Поэтому, сдерживая бешеную злобу, ему пришлось прибегнуть к тому, чтобы расположить к себе «парней, заседающих в рейхстаге», и презираемое и осмеиваемое им «общественное мнение». Речь шла о том, чтобы не подвергать слишком большому испытанию военное благочестие буржуазии, которая сама по себе была готова на любые военные ассигнования, но иногда, особенно во времена финансовых затруднений, была не прочь погладить милитаризм и против шерсти; нужно было по возможности облегчить их роль перед своими избирателями, которые по существу принадлежат к антимилитаристическим классам и, осознав свое классовое положение, становятся обычно социал-демократами. Нужно было удержать или вырвать у социал-демократии могущественное оружие агитации. С этой целью вначале прибегли к тактике затушевывания и обмана. Военное судопроизводство было негласным, и «ни один луч не проникал в его темные тайники»; и если все же кто-либо и вторгался туда, то изо всех сил старались отрицать, оспаривать и приукрашать действительное положение. Однако ни казарменные стены, ни решетки военных тюрем и крепостей не могли преградить путь свету все более и более разгорающегося факела социал-демократии. Дебаты по военным вопросам в рейхстаге и девяностых годах предшествующего столетия являются упорной и страстной борьбой за признание факта казарменных жестокостей, причем не как чего-то случайного и проявляющегося лишь в отдельных случаях, а как обычного, повседневного, до известной степени органического и конституционного проявления милитаризма. Хорошие услуги в этой борьбе оказали неоспоримые доказательства, полученные благодаря публичности военно-судебного производства в других государствах, которые показали, что жестокое обращение в армии является обычным свойством милитаризма, что оно присуще даже республиканскому милитаризму Франции, даже бельгийскому и все более даже швейцарскому милиционному милитаризму. После обычных «обсуждений» и проволочек наступила, наконец, в 1898 г. реформа нашего военно-уголовного процесса. Правда, эта реформа благодаря сохранению негласности судопроизводства все еще позволяла в широкой степени набрасывать покрывало христианской любви на страшные тайны казарм. Однако, несмотря на все приказы, предписывающие самое широкое сохранение негласности, несмотря на много раз комментировавшееся увольнение судей, участвовавших в процессе Бильзе, эта реформа позволила предавать гласности случаи наиболее грубой жестокости, вследствие чего все возражения, выдвигаемые против социал-демократической критики, оказались несостоятельными. открыто, хотя и неохотно, признать, что грубое обращение с солдатами является почти повсюду постоянным атрибутом составляющего опору государственности милитаризма. Начали честно, а чаще всего нечестно пытаться искоренить это отвратительное и слишком благоприятное для социал-демократической пропаганды явление, и если сами не особенно верили в достижение этой цели, то делали это, чтобы произвести впечатление, будто таким положением недовольны и готовы приложить все силы для его устранения. С известной бесцеремонностью начали преследовать грубую расправу с солдатами, но все же для милитаризма более важным, чем борьба с жестокостью по отношению к солдатам, являются, конечно, интересы поддержания военной дисциплины, превращение народа в послушное орудие для борьбы против его собственных национальных и интернациональных интересов. Достаточно сопоставить приговоры за жестокое обращение с солдатами самого обычного типа с приговорами, назначающимися почти ежедневно за самые ничтожные, совершенные часто в состоянии опьянения или возбуждения, проступки солдат против начальства. Здесь наблюдается кровавое, драконовское возмездие за малейшую вину против святого духа милитаризма, там, несмотря на все, — соответственно мягкая снисходительность. Таким образом, борьба военной юстиции с жестокостями по отношению к солдатам, идущая рука об руку с безжалостным подавлением всякого следа самостоятельности и равноправия со стороны подчиненных, естественно, осталась почти безрезультатной. Случай с наследным принцем Саксен-Майнингеном, имевшим мужество призвать на помощь самих солдат к борьбе против жестокостей и даже вменившим им эту помощь в обязанность, собираясь таким способом искоренить зло энергичнее, чем это обыкновенно делали, говорит красноречивее всего: он должен был немедленно выйти в отставку. Этот случай проливает яркий свет на всю несостоятельность и безнадежность официальной борьбы против жестокостей, царящих в армии.

В книжке нашего товарища Рудольфа Краффта, бывшего баварского офицера, «Жертвы казармы» обработан ценный материал с полным знанием предмета, которое может обнаружить только человек, непосредственно имевший дело с тем, о чем он пишет. Регулярные сообщения нашей партийной печати относительно процессов о жестоком обращении с солдатами (и относительно маринизма), становящихся известными через определенные промежутки времени, дают прямо подавляющее количество материала, обстоятельной разработки которого мы, к сожалению, еще не имеем. В этом отношении нам предстоит еще важная и благодарная работа.

Наши взгляды на милитаризм вовсе не проникнуты навязчивыми идеями. Если «Указ о военно-уголовных наказаниях», изданный Шарнгорстом, гласит: «Опыт показывает, что обучение рекрутов может происходить и без побоев. У офицера, которому это кажется невыполнимым, отсутствует либо необходимый дар изложения материала, либо ясное представление о строевом обучении…», то теоретически он, конечно, был правилен, хотя практически значительно опережал свое время. Жестокое обращение с солдатами возникает из внутренней сути капиталистического милитаризма. Людской материал большей частью духовно и в еще большей мере физически не соответствует военным запросам прежде всего маршировке на парадах. В армию все больше и больше поступает молодых людей с таким мировоззрением, которое является опасным для милитаристического духа и враждебным ему. Нужно в некотором роде вырвать у этих «парней» их прежнюю душу и втолкнуть в них новую, патриотическую и верноподданническую. Все эти задачи неразрешимы даже для искуснейших педагогов, не говоря уже о тех педагогах, какие имеются на службе у милитаризма, который и здесь должен экономить больше, чем это ему хочется.

Однако эти педагоги милитаризма не имеют никакого обеспеченного существования. Они всецело зависят от благорасположения и произвола начальства и каждую минуту должны бояться того, что их просто выбросят на мостовую, если они не станут выполнять своей главной задачи — формировать солдат, угодных милитаризму. Это обстоятельство является прекрасным средством для того, чтобы сделать весь военный начальствующий аппарат, т. е. офицеров и унтер-офицеров, необычайно послушным орудием в руках военных властей. Разумеется, что такие начальники будут муштровать солдат с нервозной беспощадностью, руководясь при этом правилом: «если ты не сделаешь этого добровольно, то я употреблю силу», и, конечно, в характере человека употреблять, в конце концов, в грубой форме свою абсолютную власть над подчиненными, безраздельно отданными ему под начало. Очень быстро это сказалось и на новоиспеченном японском милитаризме. И здесь милитаризм оказывается между двух огней.

Конечно, не везде в одинаковой мере имеются причины для такого обращения с солдатами. Степень народного прежде всего оказывает здесь сильное воздействие. И не следует удивляться тому, что даже французский колониальный милитаризм благоприятно отличается в этом отношении от прусско-германского отечественного милитаризма.

Жестокое обращение с солдатами, поощряемое милитаристической классовой юстицией — самое раздражающее проявление буржуазного невежества; представляя собой тайную опасность для воинской дисциплины, оно остается самым действенным оружием в освободительной борьбе пролетариата. Этот грех капитализма вдвойне воздается ему самому. И как бы ни раскаивался в дальнейшем сам грешник, с искренним ли беспомощным сокрушением или в стиле Рейнеке-Лиса[75], ему не удастся вырвать у нас из рук это оружие, ибо, несмотря на пепел и рубище, этот кающийся грешник неисправим.

СТОИМОСТЬ МИЛИТАРИЗМА, ИЛИ LADOULOUREUSE(СКОРБЬ)

Исторический материализм — учение о диалектическом развитии — является учением об имманентной необходимости возмездия. Каждое классовое общество обречено мифического фиванца это отцеубийство будет совершено вполне сознательно. Во всяком это верно для пролетариата, который уничтожит капиталистическое общество. Конечно, и господствующий класс капитализма мог бы со всей охотой, с полным благодушием смотреть на интересы наживы. Но этому благодушию мешает как национальная, так и международная капиталистическая конкуренция; да это и не по вкусу больше тем, из кожи которых капитализм вырезает ремни. Поэтому капитализм устанавливает насильственное господство для защиты наемного рабства, намереваясь охранить святая святых прибыли силой оружия. И если милитаризм является жизненной необходимостью для капитализма, то последний, конечно, не обращает внимания на колоссальные расходы на милитаризм, хотя до некоторой степени в глубине души они ему и неприятны. Так как теперь уже невозможно по известному рецепту Кадма сеять зубы[76], из которых затем вырастут из земли вооруженные солдаты, ему не остается ничего другого, как примириться с жадным, как Молох, милитаризмом и начать утолять его ненасытное . Насколько обременительны господствующим классам расходы на милитаризм, этому учат нас ежегодные прения в парламентах по поводу бюджета. Капитализм, выросший на прибавочной стоимости, лучше всего может открыть свои слабые стороны именно в денежном вопросе. И, конечно, мораль наживы ищет и находит себе столь же удобный, сколь и низменный выход: большая или значительная часть тягот со своих плеч перекладывается на плечи тех слоев народа, которые не только являются слабейшими, но для подавления и угнетения которых главным образом и предназначен милитаризм. Капиталистические классы, подобно правящим классам при других системах общественного строя, используют свое насильственное господство, основывающееся на эксплуатации пролетариата, еще для того, чтобы заставить сами угнетенные и эксплуатируемые классы не только ковать свои цепи, но по возможности и оплачивать их. Недостаточно того, что сынов народа делают палачами того же народа, нет, стремятся еще к тому, чтобы оплатить этих палачей средствами, добытыми потом и кровью народа. И если когда-либо и удается заметить раздражающее действие этого кровавого мошенничества, то все же капитализм ничуть не изменяет своей вере, вере в золотого тельца.

Конечно, это перекладывание военных расходов на более бедные классы уменьшает пригодность их к эксплуатации; но здесь не следует вдаваться в тонкости, и это даже способствует тому, что довольный своей эксплуатацией капитализм голосует назло Молоху милитаризма.

Милитаризм тяготеет как свинцовое бремя над всей нашей жизнью; но особенно его давление заметно экономической области[77]. Он является тяжелой горой, под которой стонет наша экономическая жизнь, вампиром, сосущим ее; он на долгие годы отрывает лучшие силы народа от производства и культурной работы — в Германии теперь им оторвано от работы около 655 000 самых сильных и способных к производительной работе людей, большей частью в возрасте 20–22 лет. Кроме того, он вызывает безумные косвенные расходы. Направление развития повсюду стремится к безбрежному увеличению, доводящему почти до исчерпания финансовой возможности страны.

Весьма показательным является следующее сопоставление, заимствуемое из «Нового руководства для солдата».

«В 1899 г. Европа имела военный бюджет в 7 миллиардов 184 321 093 франка. На военной службе состояло 4 миллиона 169 321 человек, которые, если бы они были заняты производительной работой, могли бы произвести (при расчете по 3 франка в день на человека):

12 миллионов 507 963 франка.

Далее, милитаризм обслуживало 710 342 лошади, которые, при расчете по 2 франка в день на лошадь, произвели бы работу общей стоимостью в 1 миллион 420 684 франка, что вместе с указанными выше 12 507 963 франками составляет 13 миллионов 928 647 франков.