— Я так люблю смотреть, когда ты работаешь. Твои движения точные и выверенные, как у балерины.
Грейс бросила на него насмешливый взгляд.
— Балерина? Я? Ты шутишь.
— Ну, хорошо, может быть, сравнение с балериной не совсем подходящее, но, когда ты работаешь, то
Однажды утром, когда он чувствовал себя слишком слабым, чтобы хотя бы сесть в кровати, он поинтересовался у нее:
— Как выглядит моя душа сегодня?
— Прекрасно.
— А бренная оболочка?
Грейс поднесла камеру к глазам, чтобы скрыть слезы.
Он лежал на спине под тонкой простыней, вытянув руки ладонями вверх, в позе спящего младенца. Дыхание его было частым, как будто он бежал, но лицо оставалось спокойным. Кружевные занавески на окне смягчали и рассеивали жгучий свет послеполуденного солнца, не мешая ему отдыхать. Она не смогла защитить или вылечить его. Поэтому делала то, что в ее силах, и запечатлела его страдающую душу на фотопленке. Кровать служила обрамлением для его спящего тела, а окно отражалось на белой стене напротив. Она поднесла фотоаппарат к его лицу, но тут же снова опустила — ей показалось, что она больше не слышит дыхания. Но нет, вот она уловила его снова, быстрое и неглубокое: он пока еще оставался здесь, с ней. Еще на какое-то время он был с ней и принадлежал ей. Через секунду она ляжет рядом, обнимет его и скажет, как сильно она его любит. Будет умолять задержаться здесь, в этом мире, еще чуть-чуть. Она услышала слабый кашель. Он открыл глаза и взглянул прямо на нее: внимательный, чуткий, живой. Она подправила фокусное расстояние, выставила выдержку и диафрагму. Вдруг грудь его содрогнулась, на губах выступили пузырьки пены, и глаза широко открылись. Она не бросилась к нему, не сразу. Сначала она сделала свой снимок. К тому времени, когда она подбежала к кровати и взяла его за руку, он был уже мертв.
НЕЛЛ ГОРДОН:
Обратный полет в Лондон длился, казалось, целую вечность. Она сидела, пристегнутая ремнями к креслу, между двумя континентами, и деваться от тоски ей было некуда. Если бы она принадлежала к людям, способным сойти с ума, подумалось ей, то, вероятно, это случилось бы во время ее перелета из Бостона.
Оказавшись дома, она немедленно заперлась в фотолаборатории и проявила последнюю катушку пленки. Ни в тот день, ни в следующую ночь Грейс ни на секунду не сомкнула глаз. Она разложила последние снимки Джефферсона на кухонном столе и пристально всматривалась в них. Каждый из них по-своему напоминал ей, за что она любила его: за его улыбку, его глаза, теплые и полные интереса к жизни, даже после того, как он узнал, что его собственная жизнь утекает с каждым часом. То, как он пытался скрыть от нее свой страх, заставляя ее смеяться. Она сидела за кухонным столом долгими часами, без еды и сна, не сводя глаз с фотографий.
В гости заявилась Анжелика. У нее был свой ключ, посему она вошла без стука. Она бросила один-единственный взгляд на Грейс, покачала головой и принялась рассматривать фотоснимки.
— Прекрасная работа, — наконец заметила она. После чего дала Грейс две таблетки снотворного и уложила ее в постель.
Грейс проспала двадцать два часа. Проснувшись, она обнаружила, что Анжелика вернулась и снова сидит за кухонным столом, а перед ней разложены фотографии. Она подняла голову, когда в дверь нетвердой походкой вошла Грейс.
— Извини, я забыла: тебе следовало принять только одну таблетку. Хотя ты выспалась, по крайней мере.
— Угу. Теперь я хочу знать, проснусь ли я когда-нибудь снова.
— Держи. — Анжелика протянула ей кружку крепкого индийского чая. — Это твоя лучшая работа.
Грейс жадно прихлебывала чай, прислонившись к дверному косяку.