— Это правда, — вздохнула Грейс. — Знаете, иногда меня посещают сомнения относительно того, что я принадлежу к представителям рода человеческого.
— Если вас одолевают такие мысли, тогда не делайте этого. Ведь у вас должно быть уже достаточно его снимков, и вы можете найти другой способ не дать ему почувствовать себя обязанным вам.
Грейс в упор посмотрела на нее.
— Понимаете, самое ужасное в том, что я не хочу этого делать. — Она поднялась и подошла к окну, глядя на клен во дворе и думая: увидят ли они вдвоем, как пожелтеют его листья.
Грейс еще раз позвонила в старую адвокатскую контору Джефферсона, чтобы спросить, удалось ли им связаться с Черри или добиться распоряжения суда, о том чтобы ему позволили увидеться с детьми.
— Ему очень нужны его дочери. Пожалуйста, сделайте это для него.
Джефферсон спал, и Грейс решила отправиться на прогулку. Близилась осень, об этом свидетельствовал усилившийся прибой, хотя воздух оставался теплым и крачки пока никуда не собирались улетать. Они отрывались от берега только для того, чтобы отправиться в очередной вояж за рыбой, туда, к горизонту, где небо сливались с морем.
— Прекрати позировать, — рассмеялась Грейс. Он сидел на постели, заложив за ухо розу, которую она сорвала утром, чтобы положить ее на поднос для завтрака. Незадолго до этого она сменила ему морфиевую повязку. Ему страшно не нравилось, когда она занималась чем-либо подобным, и он все время повторял:
— Я не твой пациент, я твой возлюбленный. — Но вот сейчас он сидел перед нею, откинув назад голову, поглядывая на нее из-под полуопущенных ресниц и пытаясь развеселить.
— Ну, ладно, Кармен, — сказала она, улыбаясь во весь рот. — Изобрази еще что-нибудь.
— Видишь, — просиял он, чрезвычайно довольный собой. — С тобой все в порядке.
— Нет! — Она опустила фотоаппарат.
— Не надо сердиться, моя милая Грейс. Ты ведь не лицемерка? Ради всего святого, я вынужден просить тебя о помощи, чтобы сходить в туалет. Неужели ты не видишь, насколько лучше я себя чувствую, когда знаю, что могу хоть чем-то пригодиться тебе?
Она посмотрела на него и улыбнулась.
— Бывают минуты, когда ты вполне управляешь и своим оборудованием, и сюжетом съемки, и субъектом. Но потом камера перестает быть механическим неодушевленным приспособлением и становится частью тебя. Это хорошее чувство. В сущности, не просто хорошее, а отличное.
Джефферсон вздохнул, но это был не тяжелый вздох. Это был удовлетворенный вздох, который воспарил на его едва заметном дыхании, подобно крошечному невесомому перышку.
— Ага, это была моя работа. Это я дал тебе такое чувство.
— О да, это твоя заслуга.
Иногда случались моменты, когда ему были невыносимы ее прикосновения.
— Я еще раз говорю тебе, не смотри на меня так.