— Модно? Мода у вас нынче какая-то дурацкая… Ногти сами как ножи, да еще красным покрыты чем-то… как кровью всё равно! Смотреть страшно даже.
— Ничего не страшно, — отозвалась Галя. — Никто не боится смотреть, кроме тебя.
— Как не бояться? — воскликнула Антонина. — Как махнёшь такими вот ногтями, так горло-то мне и развалишь сходу! Столько мать и жила… Жуть какая.
— Мама! Веди себя прилично, и не стану я тебе горло разваливать! Так ты сама от бутылки оторвёшься, или мне ее убрать с глаз долой?
— Не знаю… как хочешь! — злобно отвечала Антонина. — Галка… а ведь ты меня всё время убить хотела… а? Помнишь?
Дочь угрюмо посмотрела на мать. В глазах ее мелькнул какой-то мрачный, тёмный огонь, словно на миг проявилось пламя Ада. Или это только пригрезилось крепко поддавшей Антонине?..
— Мама… Ну зачем ты об этом? Мне уезжать сейчас, а ты…
— Галочка… миленькая… ведь ты уедешь, и больше я тебя не увижу… никогда не увижу! Сердцем ведь чувствую… Так лучше убей меня — прямо здесь, сейчас… я тебе только спасибо скажу, слышишь? Ведь я всё равно с тоски здесь подохну, неужто не видишь? Останься со мною… Галочка… или убей! Ну… прошу я тебя… умоляю! Мать родная тебя просит.
Галя укоризненно взглянула на мать, сокрушённо покачала головой.
- Мама! Ну вот зачем ты пила? Как я теперь в Москву поеду, как оставлю тебя одну в таком состоянии? Душа ведь теперь всё время не на месте будет!
— А ты не уезжай, доченька… останься со мной! Ну пожалуйста! Хоть на одну ночку!
— Ночка тоже закончится, мама! А ехать мне всё равно надо! У меня ведь билет до Москвы куплен, как ты не понимаешь?
Антонина беспомощно замолчала. Казалось, Галке стало ее действительно жаль. Это ж до какого душевного надлома надо дойти, чтобы просить родную дочь убить ее? Совсем с ума сошла… Ну вот что с ней теперь делать?
Галя порывисто и крепко обняла мать, поцеловала ее в голову, в глаза, в лоб.
— Ну мамочка… ну, пожалуйста! — горячо зашептала она. — Ну успокойся! Мне надо ехать, а в каникулы я обязательно приеду! Обещаю тебе! После Нового года и сессии приеду! И писать тебе буду… вот как в Москву приеду, так сразу и напишу! Хочешь?
Антонина молчала, угрюмо сопела, но дыхание ее действительно стало ровнее и спокойнее. Наконец она сказала сумрачно:
— Врёшь ты всё, Галка… Ничего ты не напишешь, и никогда не приедешь. Что я тебя, не знаю разве? Так, только зубы матери заговариваешь.
— Ну послушай… Ты ведь у меня в Бога верить стала, да? Так хочешь я тебе крест положу, что непременно приеду и письма писать буду? Хочешь? Ну вот тебе крест…
И Галя размашисто и умело перекрестилась. Антонина невольно улыбнулась ей в ответ. Похоже, ее Галка была сейчас вполне искренна.
— Да ладно тебе… крест она положит. В церковь-то я давно уж ходить стала, да вот только проку от этого никакого не видно.