– Спасибо.
…молитву читал Монк. Вильгельм устроился в кресле и оттуда мрачно наблюдал за происходящим. Гюнтер позволил себе достать платок. Я же… Молилась? Нет, свету молиться поздновато уже… просто говорила. Про себя. С ним и с другими, если они есть, не важно ли, отражением единого великого бога, воплощениями его или собственно самостоятельными сущностями. Главное, сущности эти вполне способны были понять меня. …услышать.
Я никогда не была доброй и вряд ли таковой стану. Добродетельность? Смешно… добродетель и ведьма – вещи несовместимые… смирение? Любовь к ближнему? Нет, это для других… для правильных… таких, как Диттер, который смотрит на меня и так, что… он бы отказался. Если бы не знал, что умрет. Перед смертью все кажется немножечко иным. И… и допустим, будь у него больше времени, он бы подумал, что не достоин. Кто он, и кто я… кто мы оба перед лицом вечности? Какие глупые мысли. А сухие розы ощерились шипами.
…улыбается. И я улыбаюсь в ответ. Не хочу, потому что улыбающаяся невеста выглядит сущей идиоткой,только не получается… все будет хорошо. Когда-нибудь. У кого-нибудь… и скепсис во взгляде Вильгельма лишь заставляет стиснуть зубы. Не позволю… не знаю, как, но я не позволю ему умереть. А потом… как-нибудь… не уживемся? И ладно, разводы не запрещены… главное, чтобы жил. Голос Монка доносится откуда-то сверху. Или сбоку. Он далекий, как звон колоколов…
…в этой церкви многие собрались, чтобы посмотреть на невесту, которую молодой барон привез из-за моря. Поговаривали, будто у этой невесты все тело покрыто шерстью и хвост имеется, а женился он, потому как девка – не просто так девка. Ведьма. Сильная. Колокола гудели. И толпа у церкви волновалась. Первые ряды смыкались теснее, не желая пропускать остальных. Во-первых, любопытно было всем, во-вторых, поговаривали, что за хвостатой невестой батюшка ее,изрядный язычник, но богатый, дал два воза золота, а ещё серебра немеряно. И это серебро по старой традиции будут в толпу кидать.
Я вздохнула. И осмотрелась. Храм был… и не был. Было здание, но лишенное силы, обездоленное. И я, чувствуя боль его, коснулась колонны. Сквозь колючую ткань перчаток – местные одеяния пусть и отличались роскошью, но были на редкость неудобны – я ощутила холодный камень.
Проснись. И живи… я наклонилась, касаясь этого камня губами, наполняя его своим дыханием. И сила, спавшая во мне, очнулась, потянулась, переливаясь в пустой сосуд. Да,так будет хорошо. Замолчали жрецы. Громкие и шумные. Пустые, как их храм, хотя и обряженные в богатые одежды. Мне были не понятны они, а они, я чувствовала, не понимали меня. Но мой супруг, мужчина, который держал меня за руку, взмахнул, и песнопения продолжились. Χорошо.
Он заглянул мне в глаза и спросил:
– Что ты сделала?
– Место, – мне было легко говорить с ним, поскольку он видел и знал куда больше других людей. И что самое удивительное, это знание не испугало и не отвратило его. – Пустое. Было. Теперь Она придет.
Он кивнул. Он склонил голову, окинув храм новым взглядом,и произнес:
– Тогда надо подготовить ей дом… еще один.
…здешние дома, возведенные из серого камня, были строги и темны. Они напоминали мне то самое платье, в которое меня облачили служанки, – тяжелое и тесное. Пусть. Так надо.
Он сказал, а я верю и буду терпеть.
– Уже недолго осталось, – мой муж умел улыбаться,и в глазах его загорались алые искры силы. – Потерпи…
Терплю. И склоняю голову, позволяя водрузить на нее тяжелый венец. Целую крест. Иду за толстым жрецом, который поглядывает на меня со смесью любопытства, отвращения и брезгливости. Я прощаю ему… на плечи ложится меховая шуба.
А муж мой, прижав меня к себе, говорит:
– Теперь никто не осмелится косо на тебя посмотреть…
Осмелятся. Мы оба знаем. Но… этот обряд по обычаю его земли защитит меня и перед законом,и, отчасти, перед людьми. Поэтому… пускай. Он насыпает мне в ладонь монеты, звонкую медь, в которой поблескивают кусочки серебра.
– Радуйтесь! – я уже немного понимаю жесткий неприятный язык его народа. – Славьте баронессу…