Белка набрала в ладони воды, медленно опустила лицо. Как все просто! Она прислушивалась к себе новой, к своим новым ощущениям — ее удивляло спокойствие, почти равнодушие. Словно происходящее вокруг было не важней, чем телепостановка, мерцающая на забытом экране в пустой комнате. У нее мелькнула мысль — а может, она сошла с ума? Но даже такое предположение не испугало ее. Какая разница? Главное — она теперь неуязвима. Никто не сможет причинить ей никакого вреда, она поставила крест на всем. В первую очередь — на себе самой.

На завтрак дали овсянку — серую размазню, цветом похожую на мартовскую грязь. Белка отодвинула миску, сложила перед собой руки. Выпрямив спину, она стала разглядывать дальнюю стену столовой. Цвет мышиный. Два окна — квадратных и мутных — были на одной линии, правое чуть выше.

— Завтра меня повезут на суд, — сказала Белка, обращаясь к правому окну. — И это факт.

Ее соседки по столу, прервав болтовню, замолчали. Уставились на нее.

— Рыжая Гертруда — это другой факт.

Некоторое время она смотрела в окно. Пыльный квадрат стекла был заляпан побелкой, небо за ним даже не угадывалось. Ей на секунду стало жаль это грязное окно, захотелось тут же разыскать лестницу, забраться туда, наверх, отдраить грязь, смыть пыль, чтоб синева в стекле заиграла, чтоб заблестело солнце. Чтоб было видно птиц, чтоб плыли в нем облака, похожие на верблюдов и на сахарные горы.

— Но смысла в этом нет… — Белка улыбнулась. — И это третий и самый главный факт. Смысла нет.

Ее короткая жизнь — скучная в процессе, нелепая в финале, — в ней смысла было не больше, чем в этом грязном окне. Как неудачный спектакль — глупая пьеса, скверные актеры, фанерная луна, и даже в антракте сухие булки и теплый лимонад в буфете, — не более чем пустая трата времени. Какой смысл в жизни отца? Какой смысл в его смерти? Что стало с матерью и Анютой? Где они? И кто растолкует смысл всего этого?

— Кто? — спросила она вслух. — Бог?

Она вспомнила чистенькую церковь, куда они ходили по воскресеньям. Беленые стены, деревянные скамейки. Похоже на спортзал в их школе, только воняло не потом, а теплым воском. У пастора была какая-то кожная болезнь, красное пятно расцветало на щеке и сползало по горлу под белый стоячий воротник, острый и тесный даже на вид. Он говорил торжественным округлым баритоном, приторным, но приятным. Делал паузы со значением, явно подражая телевизионным проповедникам. Из-за фальшивой значительности смысл проповеди терялся — Белка следила за модуляциями бархатистого голоса, словно качалась в лодке. Пастор любил говорить о грехах.

— Все мы грешны перед Господом, все! Кто мыслью, кто словом, а кто и делом. И, быть может, грех твой послан тебе во испытание, как посылает Господь потерю имущества или болезнь. Для укрепления веры.

Пятно на щеке пастора наливалось багровым, Белка прикидывала свои грехи — их было до обидного немного, особенно после того как Алекс, соседский парень с телом Адониса и мозгами фермера, записался в армию и был отправлен в Афганистан. Она продолжала грешить в одиночку, но это был скучный грех и явно относился к разряду второстепенных.

В паузах между проповедями оживал орган, сипло пыхтел, выдувая деревянные мелодии. Пели псалмы — отец, начисто лишенный музыкального слуха, лишь раскрывал рот, мать с Анютой старались, пели, заглядывая в потрепанный псалтырь.

Закрытие фабрики в Сан-Лоредо пастор назвал испытанием веры:

— Ибо сказано в Писании — и волос не упадет с головы нашей без воли Господней! Смиренно и с кротостью должны мы принимать испытания, какие Он возлагает на наши плечи. Грешны мы все перед Господом! Все грешны!

Он призвал прихожан молиться. Потеряв работу, прихожане действительно могли посвятить больше времени беседам с Богом. Строительство луна-парка пастор объявил даром Божьим — теперь каждый найдет работу, на каруселях или в закусочных. Или в сувенирных лавках. От туристов не будет отбоя, деньги потекут рекой. Отчасти он оказался прав — деньги действительно потекли рекой.

В то майское воскресенье в церковь залетел голубь, обычный сизарь. Он метался под потолком, бился в узкие окна. Наконец угомонился в нише над органными трубами. Пастор, поглядывая туда, тихо вышел к кафедре и, не включая микрофона, произнес громким шепотом:

— Это — знак! — Он указал пальцем на голубя. — Отец наш Небесный посылает нам благую весть.

Прихожане начали креститься. Белка услышала, как отец пробормотал:

— Это просто птица…