— Ты откуда знаешь? — спросил он и подумал: «Милые молодые люди из Вены. Хотят меня убить. И им почти удалось сделать это».

— Потому что я разговаривала с ними. Те, что были в центре «Альпенмильх», были полной противоположностью тех типов из метро. Просто есть одни и есть другие — и не только в Австрии, во многих странах, Роберт! Те, что были на выставке, хотят узнать наконец, что же происходило на самом деле в войну при нацистах.

— Ты действительно веришь в то, что есть одни и другие?

— Да, Роберт, да! Я же сама с этим столкнулась! Есть немало коричневых ублюдков, но намного больше тех молодых людей, которые чувствуют отвращение к ним и борются против них.

«Без особого успеха, — подумал Фабер. — Меня эти коричневые ублюдки почти достали возле того маленького кафе и в аэропорту Цюриха. Только вот не надо сейчас этого идеализма, пожалуйста!»

Мира увлеченно продолжала:

— Сначала я чувствовала себя жутко на этой выставке, словно в страшном сне. Я увидела свою юность. Все, что творили солдаты вермахта в ходе этой «истребительной войны» на Востоке, прежде всего в Польше и России, но и в Сербии тоже. По всей Сербии, где «проводили чистку» солдаты австрийского генерала Беме, которые убивали, очищая страну от еврейской, коммунистической и цыганской крови. Я увидела фотографии, которые тайно делали сами солдаты и которые изъяли у них в русском плену, фотографии, сделанные местными жителями и партизанами. Я увидела повешенных, застреленных, концлагеря, «душегубки», горы трупов, все в точности так, как я увидела это в Гожна Горе. Так как все эти свидетельства будто обухом меня ударили, я была вынуждена присесть, это-то и обратило на меня внимание молодых людей… они подошли ко мне… и спросили, как я себя чувствую. И я ответила им правду, они без конца задавали мне вопросы, сначала эти мальчики и девочки, потом и пожилые люди тоже. А я отвечала. Они не хотели меня отпускать, Роберт. Главное, что им не важна была моя личная судьба, нет, главным для них было то, что во мне они нашли… живую свидетельницу, своего рода фотокамеру, да, фотокамеру, Роберт! Я, подобно фотокамере, могла подтвердить, что все это происходило на самом деле. И они были возмущены и потрясены тем, что австрийцы, их соотечественники, сделали с другими людьми. Я это видела своими глазами, Роберт! Снова появились молодые люди и снова задавали вопросы, желая узнать, как можно больше. Естественно, что не все девятнадцать миллионов солдат вермахта были преступниками! Ты тоже служил в вермахте. Но не все могли дезертировать, хотя наверняка миллионы из них были в отчаянии от того, что должны были носить эту форму. Но в вермахте были и преступники, я точно знаю это, они убили моего отца и дядю… Выставка важна еще и потому, что положит конец лжи: СС — это плохо, вермахт — это хорошо. Эти молодые люди возмущены фашизмом, как старым, так и новым. Они уже высказали однажды свое возмущение в Австрии и Германии, вспомни волнения молодежи в шестьдесят восьмом году! Сейчас она снова появилась, эта критически настроенная молодежь! — На щеках Миры проступили красные пятна, она страстно продолжала: — И ты, и я, мы все должны оказать им поддержку! Им нелегко. Левые потерпели поражение, а то, что делают правые, что делает капитализм, этого они не хотят. Они не знают, на каком фундаменте им начать свое строительство. У них нет ни фундамента, ни информации. Им требуется что-то большее, чем прописные лекции о добре и зле. Ты не обязан любить Вену и Австрию! Этого никто от тебя и не требует. Но ты знаком с этим городом, с этой страной, с людьми, ведь это твои люди и твоя страна! Поэтому здесь никто лучше тебя не сможет помочь честным молодым людям. Да, среди молодежи есть такие, как эти парни из метро. Но есть и другие — их намного больше, Роберт, намного больше! — которые делают все, чтобы справиться с этой чумой. На выставке я услышала это от многих молодых людей! И я верю им. Зачем бы им врать мне? Зачем в таком случае они вообще пришли на эту выставку?

«В этом что-то есть, — подумал Фабер. — Мира, конечно, права. Есть много таких, которые думают по-другому. Мне не повезло, и мне попадались только убийцы».

— И если ты оставишь в беде этих молодых людей, завтрашних взрослых, и будешь просто ненавидеть всех в этой стране, то накажешь невиновных, которые на самом деле хотят сделать как лучше, и тем самым возьмешь на себя тяжкий грех. Ты должен быть вместе с ними. Я повторяю, ты вовсе не обязан любить эту страну! Но во имя будущего страны — ее молодежи — ты должен примириться с ней! Чтобы все то, что когда-то случилось с нашими близкими, со всеми теми шестьюдесятью миллионами человек, произошло не напрасно, чтобы все они умерли не зря, ты должен помочь этим молодым! Желать им добра… потому что это желание даже важнее любви…

Зазвонил телефон.

Оба вздрогнули.

— Сними ты! — прошептала Мира.

Рукой, влажной от пота, он снял трубку и назвался.

— Доброе утро, господин Фабер, — сказал Белл. — Наилучшие пожелания от доктора Меервальда. Трансплантация прошла без осложнений. Горан находится в отделении интенсивной терапии. Если и дальше все будет идти так же хорошо, то вы сможете коротко увидеть его уже завтра.

— Спасибо! — сказал Фабер. — Спасибо! — Он еще раз сказал «спасибо» уже после того, как Белл повесил трубку. Прижав ухо к трубке, Мира слышала то же, что и он. И вот теперь, когда он почувствовал, что ее слезы текут по его лицу, он услышал, как она сказала:

— Шалом!

14

Однако только через три дня им разрешили проведать Горана в отделении интенсивной терапии. Он был без сознания и дышал через аппарат искусственного дыхания, и Мира сначала страшно перепугалась, но доктор Белл, который их сопровождал, заверил их, что все идет как надо, и она снова успокоилась.

В этот день врачи удалили дыхательную трубку, Горан узнал Миру и Фабера и показал им это движением век. Это произошло 3 октября 1994. На следующий день Горана перевели в обычную палату. К нему была подсоединены капельница и еще много всяких трубок. Фабер и Мира для начала провели с ним полчаса.

Мальчик был очень слаб и спросил: