Наверное, Женя убила бы меня, если бы услышала, что я тут говорю. Разве школьная учительница имеет право вслух произносить словосочетание «оральный секс»? Скорее всего, меня наняли именно для того, чтобы я с профессиональным занудством вещала о пестиках и тычинках. Но что можно поделать, если «растительным сексом» эти так называемые милые детки, мягко говоря, не интересуются?.. Остается надеяться, что мой урок никогда не посетит какая-нибудь государственная комиссия. А то привлекут еще и за попытку совращения малолетних. Я уже вижу газетные заголовки — из звезд в рецидивисты! И так далее.

Грохот отодвигаемых стульев вернул меня к реальности. Девчонки, не говоря ни слова, складывали тетрадки в портфели.

— Эй, урок еще не окончен, — сказала я и сама удивилась, осознав, насколько жалко прозвучали мои слова.

Никто не обратил на них никакого внимания. Я беспомощно смотрела на то, как мои новые ученицы молча покидают класс. В мою сторону они даже не смотрели. Как будто бы я была пустым местом. Пять минут — и в помещении осталась я одна.

Чтобы потушить пожар румянца на моих щеках, я открыла окно. Просторный школьный двор был пуст. Интересно, куда они все делись? Неужели им ничего не будет за то, что они без разрешения покинули класс?

Я достала из сумки сигареты и закурила. По привычке я купила дорогие. Надо приучать себя к дешевым сортам, провинциальным учительницам не пристало курить «Собрание». Но ничего поделать с собой не могу — эти разноцветные яркие сигаретки доставляют мне настоящее эстетическое наслаждение.

За моей спиной кто-то громко кашлянул. Я вздрогнула и обернулась. На пороге класса стояла самая невыносимая из учениц одиннадцатого «Б» — хамоватая девочка с ногами-«колбасками».

— Чего тебе? — грубовато спросила я.

— Меня зовут Люся. Люся Синицына, — без улыбки представилась она.

— Я очень рада. Ты что-то хотела сказать?

Она зашла внутрь и прикрыла за собой дверь.

— Хотела сказать, что ваши дурацкие уроки не имеют смысла.

— Спасибо, это я уже и без тебя поняла, — криво усмехнулась я.

Она присела на краешек парты.

Люся Синицына была некрасива до карикатурности. Ее волосы были сожжены дешевой краской и имели неприятно-рыжий цвет. Ее кожа была бледной и рыхловатой, брови — выщипаны «в ниточку», а ресницы, казалось, и вовсе отсутствовали. Ее манеру одеваться никак нельзя было соотнести с понятием «хороший вкус». Юбочка, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении из кожзаменителя, некрасиво обтягивала крепкий низкий задик, растянутая кофта с люрексом подчеркивала мощные плечи и небольшую грудь. Такая одежда подошла бы субтильной тростинке. Приземистая Люся выглядела в ней воплощением некрасивости.

— Моя соседка по парте, Ирка Козлова, делала аборт четыре раза, — светски улыбаясь, доложила Люся. — Ей делали операцию в Архангельске. У нее был перитонит… или как это там… неважно. Ей удалили матку, и у нее больше нет дурацких месячных.

Я молчала. К чему она клонит? Почему я чувствую себя неловко рядом с ней? Она на десять лет меня моложе, но кажется цепкой и взрослой. А я сама кажусь себе рохлей. Рохля — по-другому и не скажешь. Рохля с розовой сигаретиной в руках. Учительница, дымящая прямо в классе, на глазах у своей ученицы.

— Аську Волчкову прошлым летом изнасиловали. Она сама виновата. Шлялась за гаражами в сомнительной компании. Все знают, что за гаражами тусуются отморозки… Послушайте, дайте закурить, что ли?

Я молча протянула ей открытую пачку. Наверное, с педагогической точки зрения это был в корне неверный ход. Люся восхищенно уставилась на разноцветные сигаретки.

— Ух ты! Что это? Вы их фломастерами разукрасили, что ли?