— Это ты просто со мной не знаком был. Ля-мур-р-р, — промурчала она, присасываясь к его шее.

— Пойдем. Я тебя дома отлямурю. Как хочешь, так и отлямурю. Только не здесь…

Еще минута, и они не остановятся. Им достаточно одного прикосновения или поцелуя, а потом начиналось настоящее сумасшествие.

Поздно… Чувствовал, как у Маринки по спине прошла крупная дрожь. Он ловил ее, заражался. И противостоять этому невозможно. Тут же горячая кровь ударила в пах. Руки сами сжали ее бедра.

Марина сильнее вздрогнула и приникла горячим ртом к его губам. Влажно лизнула язык и сладко еле слышно застонала. Сучка такая. Знала, что это его безумно возбуждало.

— Просто поцелуемся… — выдохнула, отрываясь.

— Угу, просто… — зверея от ее неуместной настойчивости и своего желания, запустил пальцы в волосы, сжал руками голову и снова притянул Марину к себе.

С ней невозможно просто целоваться. С ней нужно целоваться только в кровати, чтобы облизать всю, языком затрахать и зацеловать губы до онемения. Загрызть и закусать.

— Сереженька, я весь день тебя хочу. Я только о тебе и думаю.

— Ты не обо мне думаешь, ты о сексе думаешь.

— Какая разница? Это одно и то же. Можно подумать, ты меня не за этим вспоминаешь.

— Только не ори, — предупредил, скользнув ладонью по бедру, и Маринка сразу заерзала, прося поласкать.

— Я тихо.

— Ты не можешь тихо.

— Могу. — Еще больше прижалась к нему, подаваясь навстречу. Прерывисто задышала в щеку. Вся отдалась, расслабившись, готовясь получить то, чего так страстно желала.

— Все, закрой рот, — шепнул он и, сдвинув в сторону узкую полоску трусиков, погладил ее.

Это могло бы быть прекрасно и хорошо, когда девушка так сходит от тебя с ума и возбуждается, что способна за короткое время получить высший кайф. Это охрененно — самому сходить от нее с ума… Если бы за этим всем не чувствовалась бездна. Обычно знаешь, что даст та или иная связь, понимаешь, на что идешь. А с ней — как в бездну. Ни контроля, ни понимания.

Хоть кто-то должен быть трезвее, кому-то нужно сохранять немного холодка в голове для разумных мыслей.

Только где же взять этот холодок трезвости? Откуда? Она мокрая, невыносимо горячая, вся дрожит и просит. Молча. Не стонет, не скулит. Но тело…

Чувствовал каждой клеточкой ее напряжение, возбуждение, ее жар, опаляющий его сквозь одежду. Они ведь даже не раздеты, а горели оба. Она в это платье запакована — ни потрогать, ни поласкать. Не снимешь же на улице, только и можно что под юбку залезть. Но это заводило еще больше.