Я сел в машину, повернул ключ зажигания, сдал назад и уехал, оставив Дэвида в зеркале заднего вида.

9 апреля, 2003 года я впервые за семнадцать месяцев играл на гитаре на публике. Поводом стало благотворительное шоу в местечке Nita’s Hideaway в Финиксе, чтобы собрать деньги для семьи бывшего роуди Megadeth по имени Джон Каллео. Джон также был моим личным ассистентом в туре Youthanasia, но за годы мы как бы потеряли связь. Он был милым и веселым парнем, никогда не прекращал рок-н-ролльный образ жизни; однако сердечная и почечная недостаточность в конечном счете забрали его жизнь, и скорее это вопрос продолжительных пристрастий, нежели каких-либо врожденных аномалий. Все же было сложно не любить Джона, и невозможно не сочувствовать его жене и восьмилетней дочери, оставшихся без кормильца.

С рукой наблюдался медленный и стабильный прогресс, укрепивший, как оказалось, мои связки, износившиеся после многолетней свирепой игры на гитаре. Но теперь я чувствовал себя намного лучше. В вынужденном длительном отпуске, казалось, было нечто полезное, и я стал еще здоровее, чем был за многие годы. Когда меня пригласили сыграть на благотворительном шоу в память Джона, я без колебаний согласился.

Не буду отрицать, что немного нервничал. Черт, когда не практиковался почти полтора года, есть вероятность, что рука «заржавела». Я не знал, чего ожидать. Не знал, как сыграю или буду себя чувствовать. И для меня концерт получился необычным: акустический сет всего из четырех песен в интимной обстановке, перед публикой всего в несколько сотен человек (среди которой и мой крестный отец, Элис Купер). Я тщательно отобрал сетлист, хотя не могу с уверенностью сказать, сколько человек поняли, что я пытался сказать. Я начал с песни «Symphony of Destruction», в первую очередь, чтобы дать пальцам немного размяться и продемонстрировать публике, что я в состоянии справиться с поставленной задачей. Затем сыграл «Use the Man» и «Promises»: первую – потому что в ней рассказывалось о пристрастии Джона к наркотикам и его преждевременной кончине, а вторую – потому что хотел, чтобы его жена и дочь знали, что Джон обещал встретиться с ними в загробной жизни. И закончил я песней «A Tout le Monde».

Спев финальную строчку, я встал, ушел со сцены, выразил соболезнования жене Джона, Трейси, и направился к выходу. К своему удивлению, я наткнулся на Дэвида Эллефсона. Мы несколько месяцев не разговаривали – особенно с той самой встречи на парковке, – поэтому возникла некая неловкость. Однако обстоятельства диктовали вести себя вежливо. Черт, мы собрались, чтобы почтить память бывшего члена семьи Megadeth. Нужно было вести себя подобающим образом. Поэтому мы пожали руки, перекинулись парой слов и разошлись.

Возникло ощущение, что ссоры никогда и не было; может быть, потому, что все это казалось настолько нереальным. Дэвид никогда не имел ни характера, ни средств, чтобы выступать в роли бойца, это противоречит его природе. Он принципиально спокойный, бесконфликтный парень, именно поэтому его тирада на парковке поразила меня до глубины души. Когда мы были еще совсем подростками и только начинали создавать Megadeth, Дэвид был не тем, кого хочется видеть в своих окопах. Классный тусовщик и музыкант. Но боец? Однажды я был свидетелем, как один мудак в пиджачке отличника из Калифорнийского университета бросил Дэвиду в лицо горячую пиццу после спора за парковочное место. Дэвид даже никак не отреагировал, просто стоял, пока сыр обжигал его щеки, как расплавленная лава. Мне же потребовалось около двух минут, чтобы уложить эту привилегированную задницу на асфальт. Вот и вся разница между мной и Дэвидом.

Неизбежная вспышка молнии, сопровождаемая громом, появилась спустя несколько дней после благотворительного концерта, когда я взял гитару и начал немного играть и думать о том, как мне понравилось выступать на сцене, исполняя свою музыку. Чем больше я об этом думал, тем больше хотелось вернуть это ощущение. Задача оказалась непростой. Моя отставка была не меньшей проблемой. Я не просто тихонько ушел, обещая вернуться, когда мне станет лучше. О, нет. Я покинул группу. И поскольку я хотел уйти честно и благородно, то позвонил тем, с кем у меня заключен спонсорский контракт, и рассказал о своих намерениях. В этом не было необходимости. Я мог просто оставить все оборудование и пусть бы деньги продолжали литься рекой. Но я этого не сделал. Вместо этого продал тонну оборудования, чтобы погасить долги. Не хотел быть одним из тех музыкантов, которые оставляют поставщиков с носом. Компании, занимающиеся светом и звуком, отправили мне это оборудование и верили в меня. Теперь всего этого не было, поэтому, когда я решил отказаться от выхода на пенсию, то практически начинал с нуля.

К счастью, поскольку я не испортил отношения ни с одним из поставщиков, многие компании захотели снова оказать мне помощь и предложить сотрудничество. И довольно быстро у меня появилось все необходимое оборудование, несколько контрактов на рекламу и репетиционная точка в Финиксе.

Все, что мне было нужно, – это группа.

Изначально я планировал записать сольный альбом. Нанял студийных музыкантов – в том числе и многое повидавшего барабанщика Винни Колауйту, который, прежде всего, известен своей работой с Фрэнком Заппой и the Mothers of Invention, – и осенью 2003-го отправился работать в студию. Однако музыке всегда мешает бизнес. Работу над сольной пластинкой пришлось приостановить, пока я помогал делать ремастер всех старых альбомов Megadeth. И к тому времени, как весной 2004-го вернулся к сольному проекту, EMI стали серьезно прессовать меня, требуя выпустить очередной альбом под брендом Megadeth. Лейбл утверждал, что я связан контрактными обязательствами и должен им еще одну пластинку Megadeth, после чего могу отправляться в сольное плавание. Вместо того, чтобы втянуться в бесконечный, дорогой и в конечном счете бесполезный правовой спор, песни, которые я сочинил и записал, я решил выпустить в качестве последней на данный момент пластинки Megadeth, метко названной The System Has Failed («Система дала сбой»).

Но потом возникла идея. Если Megadeth возродятся, с новой пластинкой и даже новым туром в ее поддержку, то почему бы не вернуть самый успешный состав Megadeth? С точки зрения творчества и коммерции я посчитал это отличной идеей.

Первому позвонил Нику Мензе, и он с радостью принял предложение.

Ладно, начало неплохое. Один есть, еще двое.

Затем позвонил Марти Фридману. Мне всегда нравился Марти, я восхищался его умением играть и, даже несмотря на то, что был крайне разочарован его уходом и манерой, в которой он пытался оказывать чрезмерное творческое давление во время записи Risk, не питал к нему личную неприязнь. В какой-то степени Марти достоин восхищения. Он не боялся воплотить свои мечты в жизнь. Этот парень всегда говорил, что хочет жить в Японии, играть более мейнстримовую музыку и обучать игре на гитаре. Именно так он и сделал. Можно лишь пожелать ему удачи. Я не хотел вытягивать Марти надолго. Планировал реформировать Megadeth периода Rust in Peace на очень небольшой срок. Я бы дал этим ребятам шанс войти в студию и переписать партии к альбому The System Has Failed, заменив и так неплохой материал, сыгранный сессионными музыкантами. Мы бы продали кучу пластинок, съездили в тур, а затем все вернулись бы к своей привычной жизни. В моем случае это означало сосредоточиться на сольной работе.

К сожалению, идею не встретили с тем волнением и энтузиазмом, которого я ожидал; вместо этого она по большей части открыла старые раны и вызвала острые дискуссии о деньгах и власти. Другими словами, все та же старая песня.

Моя первоначальная беседа с Марти выглядела следующим образом:

– Привет, Марти.

– Привет, Дэйв.

– Слушай, прости меня за все.

– Да, и ты меня тоже.