— Не помешаем, уважаемый?
— Нисколько. Напротив, прошу — сделайте одолжение, присядьте, — ответил Ахмет; не скрыто, но и не демонстративно поставил АПБ на предохранитель и убрал.
Чужие степенно расселись. Старший, невысокий и худой, производил впечатление генерала среди лейтенантов, хоть и очень крепких лейтенантов. Причем генерала варначьих войск, может, даже со звездами — признаки обширной криминальной биографии отчетливо просматривались в его манере. Несколько секунд старший и Ахмет молча смотрели друг на друга. Вероятно, расценив отсутствие видимых реакций как пассивную, но агрессивность, старший предпринял шаг к нормализации:
— Наш друг был неправ…
— Уважаемый… — вежливо, использовав естественную паузу, перебил Ахмет.
— Георгий.
— …Георгий. Бочины[164] нет, погорячился — поправили. Спрашивать не стану, разве что за нервы аршином ответит. Считаю, будет по-людски.
Взгляд старшего смягчился, лейтенанты тоже малость обмякли.
— Скорей уж по-братски. Хоп, пусть так и будет. А вы как отзываетесь?
— Ахметом. И один я.
— Согласен, так проще. Рад знакомству, Ахмет.
— Взаимно, Георгий.
— Что ж, по пять капель за знакомство? Твой счёт за Лёвой.
— С нашим удовольствием.
Старший подозвал Осетина, тот быстро подтянул графинчик с закуской, пообещал через пару минут подать горячее и заменил пепельницу. За спиной Старшего нарисовался виновник торжества, в ожидании команды старшего, хмуро глядел куда-то вдаль. Старший, не оборачиваясь, коротко махнул — садись, мол, горюшко. Представил своих, выпили, снова встретились взглядами.
— Извини, если невместно интересуюсь. В доме ты не был, но беседуешь разумно — аж молодость вспоминается. Разъясни по возможности. Поддерживал ход воровской, а, Ахмет?
— Не было здесь ни бродяг, ни общака. Город был до Всего Этого закрытый. Краснее некуда. Ходом интересовался у людей, но сам не при делах — считал, не моё это.
— А сейчас не считаешь?
— Сейчас нечего считать. Ход и понятия были ответом арестанта на ментовское гнулово, так? Мента не стало, никто не нагинает. Поправь, если заблуждаюсь.
— Почему считаешь, что только арестанта? За порогом — что, беспредельщина должна быть?