Но это было только начало. Подлинный восторг у зрителей (как еще недавно и у танцовщиков) вызвал pas de manteaux, в котором шестнадцать пар, облаченных в костюмы матадоров, словно играли развевающимися плащами. Причем в мужских партиях выступали танцовщицы-травести! Этот зажигательный танец пришлось не раз исполнять на «бис» — настолько он полюбился балетоманам. «Если бы весь балет состоял только из этого па…, — отмечал критик „Северной пчелы“, — и тогда публика, вероятно, наполняла бы всякий раз театр… И как удивительно он исполнен! Что за прелестное собрание головок? Будто выскочили из картин Греза[146]»[147].
После праздника Пахита осталась одна. Она достала медальон, который хранила с детства. В нем — портрет человека, черты которого она никак не могла вспомнить. Раздумья постепенно утомили девушку, и она погрузилась в сон. В нем она увидела себя на балу во дворце среди придворных, но главное — рядом с ней оказался прекрасный Люсьен. В это время какой-то цыганенок украл у нее медальон.
Она открыла глаза, и рядом тут же появился Люсьен. Он хотел признаться Пахите в любви. Но влюбленные не заметили, что за ними наблюдал Иниго. Когда Люсьен ушел, цыганский барон приказал слуге отправиться домой для приготовления ужина. Сам же Иниго затеял убийство Люсьена. Пахита, почуяв опасность, тайком стала наблюдать за цыганским бароном и его прислужником. Она устремилась вслед за цыганенком, чтобы предотвратить убийство возлюбленного.
Тем временем слуга Иниго, готовя ужин в доме, старался выполнить поручение хозяина. Услышав шум за дверью, он открыл ее и, увидев страшную маску, упал в обморок, уронив украденный медальон. А за маской спряталась Пахита. Она подобрала медальон и скрылась.
Следом за ней пришли Люсьен и Иниго. Пока юный граф осматривал жилище, коварный цыганский барон тайком добавил яд в бокал с вином, предназначенный для гостя. Пахита все это видела, и, когда Иниго предложил Люсьену выпить вино, девушка постаралась обратить их внимание на себя, сделав вид, что только вошла. Граф, увидев возлюбленную, обрадовался, а Иниго попытался ее выпроводить. Тогда Пахита начала танцевать, лишь бы остаться в комнате. Используя удобный момент, чтобы отвлечь Иниго, она рассказала Люсьену о коварном плане цыганского барона. Кульминацией драматического действия балета стала сцена, где она, спасая возлюбленного, подменила стакан с отравленным вином.
Иниго, не подозревая об этом, поднял тост за графа, и оба выпили вино. Цыган, в полной уверенности, что его план удался, пустился в пляс вместе с Пахитой. Но ноги Иниго начали заплетаться, веки слипаться, его то и дело бросало в жар. Шатаясь и теряя силы, он с трудом добрался до стула и лишился чувств. Влюбленные же тем временем благополучно покинули жилище.
В разгар светского раута в замке графа д’Эрвильи в зал вбежали Люсьен и Пахита и рассказали собравшимся об опасности, которой им удалось избежать. Молодой граф в присутствии всех поблагодарил Пахиту за спасение. А генерал увидел на шее у девушки медальон со знакомым образом и понял, что перед ним — изображение его погибшего брата. А это значит, что Пахита — его пропавшая дочь. Люсьен тут же попросил руки девушки, ведь теперь, когда выяснилось, кто она, влюбленные могли соединить свои сердца.
Бал продолжился в честь помолвки Пахиты и Люсьена. В костюмах цветов на сцену вышли тридцать две воспитанницы Театрального училища. Они исполнили pas de fleurs[148]. По мнению критика Р. Зотова, ради него «надобно бы было ходить всякий день в театр — опять высокая поэзия! Опять прелестные, удивительные группы и картины! Опять изумительные блеск и роскошь!.. Но венком всего балета, всего вечера и всего танцевального искусства был потом pas de folie[149]. Что тут делала г-жа Андреянова… недостает слов!.. Едва взгляд успевал ловить самые трудные па и позы. Никогда еще г-жа Андреянова не была так изумительно хороша! Это была сама Терпсихора! Публика пришла в такой восторг, что многие начали даже кричать bis и фора!..»[150].
Восторженная рецензия известного театрального критика всколыхнула интерес к балету среди столичных балетоманов. Р. Зотов настаивал, что «постановка и успех „Пахиты“ будут новою эрою для существования нашего балета, а то о нем совсем было забыли. Теперь он восстал с новым блеском, с новой славою и, верно, надолго сохранит их»[151].
Похвала раздавалась по адресу самого произведения, сценографии и артистов — в первую очередь Е. Андреяновой. И успех постановки оказался закономерным. Хотя, что касается Петипа, роль его как хореографа была пока невелика. Воссоздавая вместе с Фредериком замысел Мазилье, он вносил в область танцевальных решений лишь небольшие изменения. Прежде всего это относилось к сольным и массовым испанским танцам. Р. Зотов вспомнил о нем только в конце статьи, да и то лишь как о танцовщике: «Что сказать теперь о дебютанте? Он танцевал в pas de folie и el haleo, следственно в двух
Последнее замечание критика, судя по всему, вполне разделял император Николай I. Одобрение он выразил по-царски, передав для молодого артиста ценный подарок. В мемуарах М. Петипа есть такие строки: «Через неделю после этого моего дебюта мне было передано кольцо с „маркизой“, украшенное рубином и восемнадцатью бриллиантами. Этот первый пожалованный мне подарок я и доселе бережно храню как драгоценнейшее воспоминание»[153].
А за два дня до этого у Мариуса Петипа состоялась трогательная встреча с отцом, приехавшим в Санкт-Петербург к новому месту службы. Контракт на три года был подписан с ним еще в Париже, а 22 октября А. М. Гедеонов распорядился принять его к исполнению, выдав артисту «условленные по 8-му параграфу вояжные деньги»[154]. С этого дня Ж.-А. Петипа стал обучать воспитанников старшего танцевального класса в Театральном училище. Его же сын, Петипа-младший, приступил в это время к репетициям двух возобновляемых в театре балетов — «Пери» и «Жизель». Жизнь артистов — молодого и старого — стала налаживаться.
Глава VII. Явление «Сатаниллы»
Успешный дебют Мариуса Петипа на столичной сцене придал ему уверенности в собственных силах. Он помнил, как заинтересовался А. М. Гедеонов его рассказом о постановке «Фарфареллы», созданной Петипа-старшим по мотивам балета Мазилье «Влюбленная дьяволица». Молодому человеку очень хотелось тоже выступить в роли создателя спектакля, но пока к нему присматривались, изучали его возможности. И он, понимая это, рад был положению танцовщика. Да, он не так хорош в классическом танце, как старший брат Люсьен, но в мимических ролях и характерных танцах ему, пожалуй, нет равных на петербургской сцене. Об этом свидетельствуют и аплодисменты зрителей, и восхищенные взгляды коллег. И все это не случайно: в его исполнительской манере видны рыцарственная галантность, скульптурная пластика поз и пафос классической школы Вестриса, сохраняющий изящество движений даже в драматических сценах, когда, казалось бы, главное для танцовщика — передать кипение страстей. Именно поэтому Петипа-младшего часто отмечали критики, хотя рецензенты, как правило, больше писали в то время о танцовщицах.
В театре шла подготовка к возобновлению балета «Пери»[155]. Теофиль Готье[156], автор либретто, развивал тему стремления романтического героя к идеалу: «Земля, олицетворенная Ахметом, простирает руки к небу, которое нежно взирает на него лазоревыми очами Пери»[157].
Этот балет танцовщик вполне мог видеть в Париже в 1843 году, где главные роли исполняли его брат Люсьен и Карлотта Гризи. Для нее Т. Готье и написал восточную сказку о Пери, взяв за основу поэтический цикл Виктора Гюго[158] «Ориенталии» (1828). Да и сам Мариус исполнял когда-то в Бордо роль Ахмет-паши в этом балете. Поэтому он был готов предложить партнерам по сцене решение ряда мизансцен — выразительное и удобное для исполнения.
«Пери» была поставлена и на сцене Большого театра Санкт-Петербурга — Фредериком в 1844 году. Главные роли тогда исполняли Андреянова (Пери) и Иогансон[159] (Ахмет-паша). Но, судя по откликам прессы, этот балет не слишком впечатлил зрителей. Даже Р. Зотов, в большинстве случаев поддерживавший дирекцию императорских театров и созданные по ее указанию постановки, высказался об этом спектакле довольно сдержанно: «Вот и „Пери“! Что о ней сказать? Разумеется, прекрасно. Тут есть все. Прелестные танцы, группы. Поэзия, фантастический мир: чего же еще для балета? Занимательности? Драматического интереса? — На что? „Потанцевали, разошлись, как будто делом занялись“». И все же критик высоко оценил выступление примы: «…Андреянова была превосходна, очаровательна. Мы были в восторге от нее! Каждое ее движение было прелестно! Она увлекала, изумляла…»[160].
Но Андреянова вскоре уехала на гастроли за границу, и балет какое-то время на петербургской сцене не ставили. Однако в 1846 году его возобновили с Анастасией Яковлевой[161] в главной роли, мотивируя это тем, что, дескать, декорации и костюмы не успели себя окупить. Эта попытка оказалась неудачной: после нескольких спектаклей театральное начальство вынуждено было снять этот балет с репертуара из-за прохладного отношения к нему зрителей. И вот теперь дирекция решила вдохнуть в него новую жизнь. К одной из своих любимых ролей возвращалась Андреянова. А роль Ахмет-паши поручили Мариусу Петипа.
Она подходила ему как нельзя лучше. Казалось, сама природа наделила танцовщика данными для страстного героя-любовника или для романтика, ищущего утешения в грезах и волшебных сновидениях. Неудивительно, что в романтическом pas de deux[162] с Пери в первом действии его Ахмет-паша волнующе и поэтично выражал стремление к недостижимой мечте. Но, видимо, не все зависело от артистов. Балет «Пери» не занял почетного места в репертуаре театра.
Спустя почти месяц после возобновления балета на сцене Большого театра М. Петипа дебютировал в «Жизели». Удивительные порой бывают в жизни параллели! За пять лет до описываемых событий Люсьен Петипа показывал в Париже А. Титюсу этот балет. А теперь его младший брат Мариус, делавший в качестве исполнителя первые шаги на петербургской сцене, танцевал вместе с первой русской Жизелью Еленой Андреяновой.