– Это где у нас тут заброшенные склады? – насторожилась женщина.
– Я не помню станцию, а туда он меня вслепую вел, чтобы я кому-нибудь не проболтался, – ответил парень.
Ему было неприятно все это рассказывать. Он старался не задумываться о том, что случилось на самом деле в тот день, поэтому говорил словами того тринадцатилетнего мальчика, который во все это поверил. Сейчас Михаил сам вдруг почувствовал абсурдность той истории, но память еще не успела перекроить воспоминания по новому лекалу, и молодой человек продолжал говорить устами подростка.
– Что значит «вслепую»? – спросила Смолеева.
– Ну… Мы вышли на станции, он снял с себя кепку и надел на меня, натянув козырек на лицо. Я чуть не задохнулся тогда. Кепка, знаете, очень сильно воняла.
– Странная история, – пробормотала следователь.
– Да, я и говорю, он странный. Вы у любого из ребят здесь спросите, они подтвердят. Свое дело он знает, но вы все равно подумайте, прежде чем сына ему в ученики отдавать.
– Обязательно, – ответила Наталья внезапно осипшим голосом. Уже ближе к вечеру женщина засобиралась домой. На проходной, возле охранника, Смолеева заметила юношу в черной водолазке. Она машинально кивнула ему, приняв за одного из жокеев. Парень пристально посмотрел ей в глаза и кивнул в ответ.
– Извините, обозналась, – пробормотала Смолеева, поняв, что перед ней незнакомец. Он был как две капли воды похож на жокея Мишу, разве что на пару лет старше. А вот поведение его кардинально отличалось. Если жокей казался добрым и отзывчивым и прекрасно осознавал, какое впечатление производит на представительниц противоположного пола, то посетитель вел себя иначе. Его движения были резкими и порывистыми. Когда женщина прошла мимо, он машинально вжался в спинку стула, а когда кто-то из охранников сел рядом, даже нервно дернул рукой, будто ожидая удара. Чувствовалось, что окружающие воспринимаются им как потенциальная угроза.
– Ничего страшного. У меня стандартная внешность, – ответил парень тихим, надтреснутым голосом. Смолеева расспросила молодого человека о том, что привело его сюда. Оказалось, он намерен устроиться на конный завод, так как «любит лошадей и боится людей», и сейчас как раз ждет собеседования. Следователь решила, что раз планируется собеседование, то и все контактные данные парня найдутся, а в тот момент она уже опаздывала домой. Женщина попрощалась с соискателем на должность помощника жокея и поспешила к автобусной остановке.
За Головкиным следили, но он затаился. Мужчина приходил на работу, выполнял свои обязанности, а все свободное время предпочитал проводить в каптерке. Иногда он даже ночевал там, чем выводил из себя оперативников, которым приходилось всю ночь торчать в машине рядом с конезаводом. Автомобилем Головкин пользовался редко, а в гараже за все это время побывал только пару раз. На пустынных дорогах Подмосковья в те годы было сложно следить за человеком и оставаться незамеченным, и вскоре милиционерам стало понятно, что подозреваемый их вычислил.
Каждый день в отделении разгоралась настоящая война между Телицыным и Бакиным. Один кричал, что нужно немедленно арестовывать и «давить», а другой требовал собрать больше доказательств.
– Через 72 часа вам придется его отпустить, а еще через сутки он исчезнет, и трупы будут появляться уже в другом месте, – говорил Бакин, и спорить с этим было сложно. С другой стороны, если он распознал слежку, то мог сбежать и без ареста.
Утром 18 октября оперативники отзвонились в отделение и сообщили, что Головкин исчез. Все отделение замерло в напряженном ожидании, а начальство из Москвы, как будто почувствовав неладное, потребовало, чтобы Бакин на следующий день приехал с докладом. До самого вечера все хранили молчание, а вечером машину Головкина увидели во дворе рядом с квартирой его матери. Оперативники выдохнули. Никто еще не был на сто процентов уверен в виновности зоотехника, но все так долго считали его единственной подходящей кандидатурой, что теперь не хотели упускать шанс закрыть дело.
Утром Бакин поехал на ковер в Москву, а в местном отделении проводили очередную планерку. Начав с привычного обсуждения более мелких дел, все очень быстро переключились на Головкина.
– Что по задержанию? – поинтересовался один из оперативников.
– Бакин в Москве, – подал голос кто-то из сотрудников.
Смолеева будто случайно открыла папку с фотографиями трех детских трупов, найденных две недели назад. Телицын подтянул к себе папку и стал рассматривать снимки. Мужчина взглянул на Наталью, а потом незаметно пододвинул папку поближе к начальнику отдела. Так, чтобы тот обратил на нее внимание.
– А это что? – спросил вдруг начальник отдела, указывая на расплывчатые светлые пятна на голове одного из ребят. Плохое качество фотографии превращало детали в набор цветных пятен, из которых складывалась кое-какая картинка.
– Седина, – ответила Наталья. – Они поседели перед смертью.