Рома буквально за минуту взлетел по лестнице на седьмой этаж и нажал кнопку 48-й квартиры.

– Чего тебе? – спросил Головкин, увидев на пороге подопечного.

– Я подумал, мы можем все организовать с аптечкой, если там правда дорогие препараты. Их легко продать? – выпалил подросток.

– Проходи на кухню, – велел мужчина. – Видел барыг возле школы? А рядом с конезаводом? А тех парней со стеклянными глазами, которые у теплотрассы ошиваются? – Рома молча кивал и с каждым следующим кивком казался все более испуганным. – Так вот, все они за любые деньги кое-что оттуда купят, – удовлетворенно закончил Головкин.

– Что я должен делать?

– А что ты будешь делать, когда тебя поймают?

– Что вы имеете в виду? Молчать, конечно, буду. За одиночку меньше дают, – со знанием дела и явно повторяя чужие слова, ответил подросток.

Головкин усмехнулся, сделал шаг назад и внимательно осмотрел подростка – так, будто видел его впервые. Судя по всему, мужчину удовлетворил этот осмотр, потому что он хмыкнул и, ничего не говоря, ушел в комнату. На кухню он вернулся, держа в руках фотоаппарат Polaroid, о котором тогда мечтали буквально все. Еще бы не мечтать! Ведь вместо того, чтобы тратить 36 кадров пленки, бежать в ателье, чтобы ее проявить, и потом, спустя месяц, поражаться тому, как это тебе удалось скроить такую физиономию, можно было просто нажать кнопку – и через пару секунд Polaroid выплевывал маленький квадратный снимок. Несколько мгновений Рома завороженно смотрел на фотоаппарат, а потом поднял непонимающий взгляд на своего наставника.

– Это зачем? – спросил он.

– Мне нужны гарантии, что ты меня не сдашь милиции, – пояснил Головкин. – Раздевайся.

– То есть как?

– Раздевайся-раздевайся. Захочешь рассказать о сообщнике – помни, что я им первым делом эти снимки покажу, – развеселился вдруг мужчина.

Подросток еще какое-то время медлил, но потом все-таки начал стягивать с себя брюки. В конце концов, он и так всегда делал это в раздевалке, когда приходил на занятия к дяде Сереже. Пару раз Головкин сам переодевался вместе с учениками. Все видели друг друга без одежды, так что вроде бы ничего плохого в этом не было.

Головкин, затаив дыхание, наблюдал за тем, как школьник оголяет перед ним свое тело. У него в голове не укладывалось, что это происходит по его приказу, что сейчас мальчишка полностью в его власти и не просто подчиняется, а верит ему. Он боялся лишний раз вздохнуть, чтобы не спугнуть Рому и не испортить момент.

– Ну так что? Фотографируй, и пойдем на дело, – сказал вдруг подросток. В его голосе слышалось недовольство, за которым он пытался скрыть страх.

– Что? Да, сейчас. – Головкин спохватился, взял со стола фотоаппарат и делал снимки до тех пор, пока не закончилась кассета.

К огорчению подростка, зоотехник как будто раздумал грабить заводскую ветчасть. Он медлил, придумывал какие-то отговорки, но в конце концов все же взял с тахты куртку и направился к двери.

– Пойдем уже, – с плохо скрываемым раздражением произнес он.

Рома тут же вскочил со стула и бросился к выходу. Через полчаса они уже крадучись проникли на территорию конезавода и направились к складу с ветеринарными препаратами.

– Я останусь на улице, чтобы дать сигнал, если сторож пойдет. Ты пока мне к окну подноси лекарства, и я буду говорить, что брать, а что нет, – инструктировал Головкин, когда они подходили к складу. Рома сосредоточенно кивал, пытаясь отогнать липкий, с каждой минутой все более усиливающийся страх. Когда они вошли в здание, страх перерос в панику. Подросток начал сгребать с полок все подряд.