На следующий день началось следствие. Сергея Квачкова то и дело допрашивали следователи МВД и прокуратуры, судебные психиатры и специалисты по работе с детьми. В один из дней Телицын встретил в коридоре судебного психиатра: пожилого мужчину с острой бородкой и цепким взглядом. Казалось, этот человек намеренно старается соответствовать карикатурному образу, который сложился в головах обывателей относительно представителей этой профессии.

– Вы ко мне? – удивился следователь.

– К вам, к вам, – закивал врач. – Ваш ребенок кое-что вспомнил, – добавил он и зашел в кабинет, не дожидаясь приглашения. – Фишер, – произнес мужчина, закрывая за собой дверь.

– Шахматист? – удивился Телицын, не вполне понимая, о чем идет речь.

– Вам, конечно, лучше знать, но вряд ли речь идет о любителе шахмат. Мальчик вспомнил, что на руке у того человека была татуировка: нож со змеей и «Фишер» русскими буквами. Не знаете, что это значит в уголовных кругах?

– Не знаю, может, кличка? Какого-то определенного значения слова нет. Он точно вспомнил, а не выдумал все?

– Сложно сказать, молодой человек. – Врач явно приготовился пуститься в пространные разъяснения, поудобнее усаживаясь на колченогом стуле для посетителей. – Если про взрослого человека обычно все понятно, то с детьми определить, где правда, а где фантазии, можно только по нестыковкам и отсутствию логики. Лет до десяти они не особо разграничивают мечты и реальность. С подростками все еще сложнее. Их фантазии слишком логичны, что не позволяет с легкостью отделить правду от лжи, а вот мозг все так же с трудом проводит эту границу. Если учесть, что у них еще не выработались нормальные реакции и привычки, а гормоны зашкаливают, то задача начинает казаться невыполнимой. С другой стороны, у вас разве есть другие зацепки?

– Нет, зацепок нет. Так что это за человек? – помрачнел следователь.

– Ваш мальчик… – начал было психиатр.

– Я не про Квачкова, – поморщился Телицын, которого каждый раз коробило, когда психиатр так называл свидетеля по делу. Впрочем, следователь был абсолютно убежден в том, что визитер видел его реакцию и намеренно провоцировал.

– Убийца? Невоздержанный человек с выраженной психопатией, очевидно вменяемый.

– Как это?

– Вменяемый в юридическом смысле, – пояснил врач. – Если исходить из того, что показания вашего парнишки верны и он действительно видел убийцу, то преступник отдает себе отчет в действиях, способен врать, выслеживать жертву, мыслить логически. Налицо выраженное садистическое расстройство и психопатия…

Последнее слово врач произносил с ударением на последнюю «и», что подчеркивало его принадлежность к медицинскому сообществу.

– А по-русски и для оперативников?

– Опасное сочетание, молодой человек. Опасное. Психопатов десять процентов населения, если уж откровенно говорить. Любой хороший профессионал в своем деле, любой увлеченный человек – психопат. Опасно это в сочетании с сексуальной патологией. Преступник, как подросток, не способен разграничивать свои фантазии и реальность. Обыватель вполне может помышлять об убийстве. Я, по крайней мере, регулярно это практикую, так как имел несчастье жениться двадцать лет назад. Но выраженный психопат не видит препятствий для реализации своих фантазий. Если ему хочется кого-то пытать, то единственное, что его останавливает, – это отсутствие подходящих условий. Страха перед законом он не испытывает и скрывает свои преступления только потому, что хочет совершать их снова и снова, а милиция ему может в этом помешать.

По мере того как врач говорил, следователь смотрел на него со все бо́льшим недоверием. Когда психиатр умолк, воцарилась неловкая пауза. Телицын нервно сглотнул и спросил:

– И как часто вы практикуете, интересно знать? Часто думаете о том, чтобы убить кого-то?

– Как минимум пару раз в день, – засмеялся мужчина. – Особенно по утрам, когда носки найти не могу.

– У нас тут детям головы отрезают, – недовольно ответил следователь, только сейчас уловив иронию.