– Ты сам не подмешивал «возбудитель»? – переспросил Головкин.

– Нет, я говорил им, это плохая идея, а когда понял, что все без толку, пошел домой, – пояснил парнишка.

Мужчина снова замедлил ход, и Миша в очередной раз запнулся обо что-то.

– Можно снять кепку? Я все равно уже не смогу объяснить, где сторожка, – спросил подросток, потирая ушибленную ногу.

– Что? Сторожка? Нет, сейчас… – Головкин вдруг снял руку с Мишиного плеча. – Постой здесь, я проверю, все ли на месте.

Он сделал два шага вперед и обернулся. Миша все так же, не шевелясь, стоял посреди леса. Глаза его закрывал козырек кепки, но было очевидно, что он нервничает, хотя и не решается ничего сказать.

– Почему ты отказался идти с друзьями? – спросил Головкин, стоя в десяти метрах от подростка.

– Нельзя людям ничего подмешивать. Если бы они честно предложили девчонкам выпить, другое дело, – ответил Миша, ощупывая повязку. – Можно уже снять?

– Сейчас, погоди, я проверю. Надеюсь, нас не опередили, – ответил мужчина, внимательно наблюдая за беспомощным, растерянным мальчиком и сжимая в руках приготовленную заранее веревку. Оглянувшись, он приблизился к раскидистой иве и начал трясти ветки. Миша понял, что дядя Сережа отошел достаточно далеко, и тут же попытался стащить кепку.

– Все, здесь уже побывали. Пойдем отсюда, – нарочито громко крикнул Головкин, подходя к Мише. Он оказался прямо перед подростком, когда тот наконец снял головной убор. Их взгляды встретились, но в следующую секунду мальчик зажмурился от яркого солнца.

Они направились назад, к платформе. Миша несколько раз порывался спросить, почему они так и не зашли в сторожку, но промолчал. Лет до пяти ребенок познает мир и по большому счету мало интересуется мнением и чувствами окружающих. Позднее он начинает учиться понимать других, интуитивно догадываться о том, чего от него хотят. Ребенка учат слушаться и не задавать старшим лишних вопросов. Только со временем и далеко не все приходят к пониманию: возраст вовсе не является гарантией того, что человек знает, как поступать правильно. Миша доверял дяде Сереже, считал его кем-то вроде наставника, рассудив, что, если они не пошли в сторожку, значит, так зачем-то нужно.

Когда они сели на электричку до Одинцова, Головкин предложил поехать в разных частях вагона. Миша согласился, чувствуя даже некоторое облегчение. Ему было странно вспоминать о том, как он шел по лесу, ничего не видя, и попутчик теперь вызывал у него неосознанное чувство страха.

На платформе они попрощались как едва знакомые люди, а через пару дней Головкин ушел в отпуск, так что с Мишей они встретились только спустя месяц. Дядя Сережа выглядел напуганным и сторонился подростка. Впрочем, мальчик был этому даже рад.

Вернувшись после той поездки, Головкин не находил себе места, прокручивая в голове произошедшее. Его будоражили фантазии о том, как он мог бы пытать подростка. И все же на тот момент в нем еще сохранялись крупицы человечности, а нам обычно свойственно оправдывать свои поступки, находить им моральное оправдание. Сергей хотел наказать парня за аферу с «возбудителем», но оказалось, что тот не виноват. Он тысячу раз возвращался мыслями к тому, что мог бы сделать тогда в лесу, и теперь ему было жизненно необходимо найти нового виновного. Отпуск только разжигал это желание. Головкину не досталась путевка от работы, поэтому он был вынужден целыми днями сидеть у себя в комнате, смотреть все телевизионные программы подряд и сходить с ума от желания немедленно что-то предпринять. Каждый день он ехал на электричке в одном и том же направлении, выходил наугад, а затем долго бродил по лесным дорожкам в поисках подходящего мальчика и удобного случая.

В один из таких дней Головкин сошел на станции Часцовская и двинулся по узкой, но хорошо протоптанной тропинке, которая тянулась по окаемке леса. Минут через двадцать он уперся в забор пионерского лагеря «Звездный». За зелеными листами железа слышались веселые голоса. Пионервожатый командовал детьми, а те со смехом подчинялись его приказам. По всему было слышно, что пионеры увлечены игрой. Головкин двинулся вдоль забора и очень быстро увидел, что один из листов аккуратно отодвинут, а неподалеку стоят три пенька, буквально утонувшие в сигаретных окурках. Он презрительно усмехнулся и сел на поваленное дерево метрах в пятидесяти от импровизированной курилки.

Мужчина сидел и курил довольно долго. Звуки зарницы сменились хаотичным гулом, а потом почти полной тишиной. Иногда группка подростков выбегала покурить за ворота, но поодиночке никто не выскакивал.

Двенадцатилетний Иван, приехавший в «Звездный» всего несколько дней назад, отодвинул лист железа и оказался за территорией. Он хотел было достать сигарету, но тут за забором раздались голоса кого-то из взрослых, и он бросился к ближайшему дереву, чтобы его не заметили. Там он наконец затянулся. Это была его первая сигарета за несколько дней, а за прошедший учебный год он уже пристрастился к пагубной привычке и сейчас с наслаждением втягивал в легкие дым дешевого табака.

Иван выглядел ровно так, как грезилось Головкину, и очень походил на Мишу из конного клуба. Темноволосый, кажущийся младше своих лет подросток был обладателем по-детски округлых щек. Головкин неслышно поднялся с поваленного дерева, отбросил тлеющую сигарету и двинулся в сторону «курилки», одновременно вытаскивая из кожаной сумки веревку и нож.

Подросток затянулся в последний раз, а в следующую секунду кто-то сдвинул ему на лицо кепку и ткнул в живот чем-то холодным и острым.

– Иди, куда говорят, если хочешь выжить, – тихо проговорил низкий голос.