Прислонившись к стене пещеры, Дэчема принялась жалобно плакать.

— Я живу только ради тебя, Гараб, — говорила она. — Почему ты меня разлюбил? Что я буду без тебя делать?

Тайные желания вновь принялись искушать Гараба, прикрываясь возвышенными и благочестивыми доводами.

Он дал обет избавлять людей от страданий; неужели же он начнет с того, что причинит боль женщине, которая его любит? Не представился ли ему случай испытать силу своей веры, пожертвовав собственными желаниями ради облегчения ее участи?

Подобное самоотречение могло принести аскету удовлетворение. Однако этому противилось его честолюбие, вскормленное мечтами о героическом будущем.

Перед мысленным взором Гараба вновь предстали туманные, но, несомненно, блистательные горизонты, открывавшиеся в конце дороги, на которую ему предстояло ступить завтра на рассвете вместе с человеком с волосами цвета солнца.

Гараб говорил и говорил, нанизывая друг на друга бессвязные слова и фразы, свидетельствовавшие о путанице его мыслей и смятении плоти, а упрямая Дэчема тем временем утерла слезы и неумолимо повторила:

— Я пришла, чтобы забрать тебя. Пошли!

Этот разговор, продолжавшийся довольно долго, был прерван появлением переводчика-китайца. Он просунул голову в пещеру и быстро проговорил:

— Убежавшие слуги так и не вернулись. Хозяин вне себя от ярости. Он направляется к отшельнику. Говорит, что тот склонил монголов к мятежу, и собирается его вразумить. Хозяин пил целый день. У него заряженное ружье… Я боюсь. Вы должны пойти со мной к скиту.

Не успел Гараб ответить, как китаец отлетел на середину пещеры, и из-за резко отдернутой завесы показался чужеземец.

Он что-то приказал слуге, и тот сказал в ответ несколько слов, дрожа всем телом. Чужеземец повторил свой приказ, указывая на Гараба.

— Он хочет, чтобы я говорил с вами, — пробормотал китаец. — Он не знает, что скит находится выше, и думает, что отшельник — это вы.

Испуганный переводчик снова попытался втолковать путешественнику, что тот обознался. То ли он плохо выражал свои мысли, то ли иностранец не понимал его, так или иначе пьяный путешественник вообразил, что переводчик его не слушается, и сделал вид, что собирается на него броситься. Опередив хозяина, китаец проворно выскочил из пещеры. Чужеземец вышел вслед за ним и принялся звать его, осыпая проклятьями, но объятый ужасом переводчик уже скрылся из виду.

Ярость пьяного усилилась; вернувшись в пещеру, он заметил Дэчему, та пряталась за грудой мешков, в котором находился запас продуктов, принадлежавших Дорджи Мигьюру.

Появление женщины настроило чужеземца на игривый лад, и в его светлых глазах заплясал лукавый огонек. Припомнив несколько известных ему тибетских слов, он принялся насмехаться над человеком, которого принимал за святого отшельника:

— Эй! Гомчен, Джово гомчен… чимо, чимо…[60] охо-хо!

Он слегка пошатывался. — Ах! Ах!..чимо — продолжал он и внезапно бросился к Дэчеме, обнял ее за талию и привлек к себе, пытаясь поцеловать.

Сильным ударом отбросив пьяного чужеземца к стене, Гараб в мгновение ока вырвал у него ружье и выстрелил ему в грудь.

Оцепенев от сменившего ярость испуга, Гараб стоял с ружьем в руках и ошеломленно смотрел на распростертого перед ним человека, которого он убил.