Путешественники не ладили между собой. Частенько они разговаривали друг с другом на повышенных тонах, и по их жестам было ясно, что они ссорятся.
Человек с собачьими глазами заставлял монголов рыть глубокие ямы, и это им не нравилось. Он бил по скалам молотком, откалывая от них куски, собирал песок с речного дна и стряхивал его под струей воды в какую-то корзину, подобно тому как просеивают зерно.
Пастухи были страшно обеспокоены. Эти стучавшие по скалам чужеземцы могли рассердить обитавших там духов, и коль скоро они будут продолжать рыть ямы, то вытянут из земли все соки[56]. Тогда духи не будут больше давать дождя и примутся посылать людям болезни, наступит засуха и скот умрет с голода.
Пастухи умоляли Дорджи Мигьюра подсказать им, что они должны делать, чтобы уберечь племя от надвигавшейся беды.
Посланец пастухов пал перед отшельником ниц, молча ожидая его решения.
— Эти люди ищут золото, — заявил Дорджи Мигьюр. — Я видел недалеко отсюда, как китайцы из Ганьсу таким способом промывали песок, чтобы собрать частицы золота. Эти чужеземцы роют ямы, надеясь найти большие слитки чистого золота, сокрытые богами под Амне Мачен для Гэсара, который должен вернуться, чтобы истребить всех тех, у кого злое сердце[57].
— Нельзя, чтобы они их нашли! — пылко воскликнул Гараб.
— Да, нельзя, — поддержал его посланец.
— Золото, предназначенное Гэсару, спрятано глубоко под Амне Мачен, — промолвил отшельник. — До него трудно добраться, и боги охраняют его.
— Вы не позволите этим людям завладеть золотом, господин отшельник. Вы также не позволите им продолжать рыть ямы, которые обезвоживают землю, и ломать скалы, где обитают духи. Вы не позволите им нанести вред нам и нашим стадам, — молил пастух, не переставая кланяться.
— Я постараюсь, — пообещал отшельник. — Я призову для этого богов и духов, которые сумеют положить конец проискам этих чужеземцев. Передай своим друзьям, что они могут не волноваться.
Пастух ушел. На следующий день Дорджи Мигьюр уединился в своей хижине, чтобы совершить тайный обряд, и Гараб удалился в пещеру.
Подобно всем жителям Тибета, Гараб знал, по крайней мере, частично, легенду о Гэсаре из Линга — короле-волшебнике, грозе демонов и поборнике справедливости. Он также верил в возвращение героя, который не умер, а лишь покинул этот мир, чтобы жить среди богов.
Сидя в одиночестве в своей пещере, он вспоминал некоторые подвиги Гэсара и сравнивал их с героическими деяниями
Но какой бы разброд ни царил в его голове, одно было ясно: нынешний Гараб порвал всякие связи со своим прошлым. Считал ли он себя учеником святого или одним из соратников Гэсара, главное, что он отказался от своего прежнего «я» и занял место в героической шеренге «людских заступников»[58].
А Дэчема?.. Порой ее образ возникал среди образов бесстрастных мудрецов и рьяных правдолюбцев, населявших видения Гараба. Она неторопливо вставала в общий ряд либо появлялась внезапно, отодвигая прочие фигуры на задний план, и оставалась в поле видимости одна, взывая к нему и суля блаженство с нежной и лукавой улыбкой. В такие минуты Гараб падал с заоблачных высей в ад, где демоны, вооруженные раскаленными щипцами, терзали его плоть воспоминаниями о былых ощущениях.
Тибетцы, подобно индусам, верят в то, что мистические учителя-гуру способны проникать в мысли своих учеников. Гараб был убежден, что Дорджи Мигьюр видит его насквозь, и молча ждал, когда отшельник придет ему на помощь. В самом деле, мало-помалу Дэчема стала удаляться от него, появляясь все реже и реже, и память о ней понемногу стиралась. Поглощенный своими блистательными видениями, Гараб почти не замечал постепенного угасания грозного призрака своей любовницы. Наконец в его душе воцарился покой, который наполнил бывшего главаря разбойников гордостью и удовлетворением.
Однажды, когда Гараб пришел к Мигьюру, аскет окинул его пронизывающим взглядом.
— Ты никогда не пытался, — спросил он, — удержать падающий или ускользающий от тебя предмет, который в конце концов, когда ты был уже близок к успеху, вырывался из твоих рук?