За тяжёлой входной дверью, которую Полина еле смогла открыть, была прихожая со столом для продажи билетов и единственного местного сувенира – магнита с белой колокольней. Появилась тётушка с шалью на плечах, хотя было лето, и повела Полину смотреть деревянные кадки, кокошники и выцветшие фотографии Кадникова. На одну из них она радостно указала, когда Полина спросила её о Ямановском. На фотографии был щупленький, низкий учитель в больших очках, а вокруг него ученики. Все улыбались.

Полина вглядывалась в старую фотографию, мысленно спрашивая учителя: «Где же ваша коллекция, Иван Леопольдович?» Но снимок был старый, нечёткий, нельзя было даже разглядеть глаза коллекционера, чтобы продолжить фантазировать. Был бы грустный взгляд, можно было бы предположить, что коллекция конфискована или уничтожена, лукавый – что он её спрятал, спокойный – она ещё у него.

Потом тётушка пригласила Полину спуститься по скрипучей лестнице в полуподвал, в запасники музея. Зажёгся жёлтый электрический свет – три лампочки, которые свешивались с потолка на проводах. Женщина подвела Полину к шкафу и сказала:

– Из дома Ямановских мебель. Посмотрите, может, что-нибудь найдёте. Зацепку!

Уходя, она приоткрыла форточку:

– Чтобы было не душно, пусть поддувает…

– Душно-бездушно… – грустно сказала Полина, когда тётушка оказалась за пределами слышимости. «Сколько затёртых до прозрачности, незаметности слов! – подумала она. – Мне бы хотелось говорить так, чтобы каждое слово было замечено, будто моя речь – это письмо, на которое не забыли приклеить марку».

Оставшись наедине со шкафом, Полина изучающе его оглядела. Затем выгребла из него: разваливающийся словарь Брокгауза-Ефрона, подборку «Отечественных записок», хрестоматийную книжку «Изогиза» о том, как собирать открытки, «Дон Кихота», Библию, стопку советских газет.

Всё в пыли. Ничего интересного. Только в одну детскую книжку было вложено несколько советских открыток с праздничными иллюстрациями Зарубина, подписанных мальчику Коле: ему желали прилежно учиться, чтобы, когда наступит светлая пора коммунизма, работать на благо Родины. Открытки Зарубина всегда пользовались большой популярностью. Выпускалось их очень много, так что они сейчас дёшевы, но всё равно стоило смотреть в каталоге – вдруг попался редкий экземпляр.

Полина часто думала о том, что у современных коллекционеров слишком меркантильное отношение к почтовым карточкам. Открытка вызывает у них радость не из-за своеобразного очарования картинки, а по той причине, что она вышла малым тиражом, на ней есть автограф знаменитого человека или она уцелела в кораблекрушении, – то есть всё то, что поднимает её стоимость. Полина осуждала такую позицию, но понимала её как учёный. Вот и сейчас она на всякий случай сфотографировала открытки, чтобы проверить, представляют ли они особую ценность.

Полина поймала себя ещё на одной остроумной мысли и решила додумать её до конца. Для этого она оперлась на шкаф и стала наблюдать за пылинками, которые парили вокруг неё. Мысль была такая: коллекционирование сближает человека с другими такими же чудаками, но при этом отдаляет от остальных, тех, кто не понимает важности и красоты его коллекции. Напрашивался вопрос: делает ли это коллекционера одиноким? Удивительно, но нет – все коллекционеры, которых она встречала, были увлечёнными и жизнерадостными. Может, не имея возможности говорить о своём увлечении со всеми, они учатся слушать других? Тоже нет. Скорее интерес к открыткам, спичечным коробкам и бирдекелям учит радоваться мелочам…

Полина поднялась наверх и зашла в зал музея. Висели портреты местных художников, стояли искусственные цветы в пластиковой вазе и кресло, в которое так и хотелось погрузиться. У входа – пустые книжные шкафы. На полу горы книг, над ними нависла тётушка в шали. За шкафами располагалось рабочее место научных работников музея – два заваленных бумагами стола, на каждом – по старенькому компьютеру.

– Вам помочь? – спросила Полина.

Тётушка в шали выпрямилась, посмотрела на Полину и, подумав пару секунд, ответила:

– Помочь! – и дала ей список и задание расставить книги на полках в алфавитном порядке, а сама тут же куда-то убежала.

Здесь были сплошь вологодские авторы – писатели-деревенщики, классики, жившие неподалёку, краеведы; имелась внушительная подборка современного литературного вологодского журнала «ЛАД». На книжных обложках непременно белела колокольня на берегу извилистой реки или же лежал снег, на который падали розовые лучи заката.

Когда Полина перешла к писателям на «Я», в зал вошёл дед-краевед. У него был бы страшно деловой вид, если бы он не сжимал в руке прозрачный пакетик с пряниками. Заметив Полину, он остановился, дружелюбно улыбнулся и сказал:

– Барышня, вы тут как тут!

– Здравствуйте! Я вот помогаю. Почти закончила.

– Знаете, я вспомнил кое-что. Про Ямановского.