— Что?

— Ну, что я не могу читать тебе нотации, не могу учить жизни, что у тебя и так все получается! Может, от зависти, а?

— Не все у меня получается, — вздохнул Юрайдех. — Вот про эти ядовитые стрелки мог бы сразу догадаться, мог бы защиту придумать… А вы… Это не от зависти…

— Тогда от чего?

— Знаете, это, наверное, в нас древний звериный инстинкт пробуждается. Когда у детеныша появляются признаки взрослого — у саблезуба клыки, у человека — усы, в родителе просыпается неосознанная агрессивность, желание отделить, прогнать. А у взрослого детеныша — желание держаться подальше, быть самостоятельным и независимым. — Сын помолчал немного и закончил признанием: — Вы, Семен Николаевич, иногда тоже меня раздражаете.

— Спасибо за откровенность, — усмехнулся отец. — Логично излагаешь — и по дарвинизму, и по тотемизму. Есть предложения?

— Конечно! — оживился Юрайдех. — Целая куча! Вы нас отселите!

— Не понял?!

— Ну, и Тобик, и другие наши мамонты уже почти взрослые. Им больше нельзя с родителями оставаться. Вот мы вместе с ними и пойдем жить туда, где вы этой зимой были. Там же местных мамонтов очень мало, правда? Вот и будем те края осваивать! За тигдебами с их быками там присмотрим, и за рекой — вдруг еще какие-нибудь придурки приплывут! А еще я хочу… — Юрайдех смущенно умолк, но Семен кивнул поощряющее:

— Давай-давай, излагай!

— А вы не будете смеяться? Ну, если с переселением получится… Я хочу с кем-нибудь из ребят перейти реку и пожить у скотоводов. А еще хочу через их земли пробраться к тому источнику, где вы соль выпаривали!

— Это еще зачем? — поинтересовался вконец обалдевший Семен.

— Там, по-моему, должны быть еще месторождения, — с важным видом заявил Юрайдех и вдруг хитро подмигнул: — Нельзя такое богатство без догляду оставлять!

— В общем, идут по земле лоурины… — пробормотал Семен.

— Пилигримы, — поправил сын и продолжил:

…За ними поют пустыни, вспыхивают зарницы, звезды горят над ними, и хрипло кричат им птицы…

— Красиво… Ты что же, стихи сочиняешь? Про странников-богомольцев и пустыни, которых в этом мире еще нет?

— Что вы! Это же Бродский! Его стихи Митяев с Марголиным на музыку положили, и получилась песня. Вы же знаете слова:

…и хрипло кричат им птицы: что мир останется прежним, да, останется прежним! Ослепительно снежным И сомнительно нежным. Мир останется лживым, мир останется вечным, может быть, постижимым, но все-таки бесконечным…

— Ты уж сначала напой, — попросил Семен. — Я подзабыл что-то…

— Да, — кивнул парень, — вначале там сложная вязь из слов, но я все помню:

Мимо ристалищ, капищ, мимо храмов и баров, мимо шикарных кладбищ, мимо больших базаров, мира и горя мимо, мимо Мекки и Рима, синим солнцем палимы, идут по земле пилигримы…

Пока Юрайдех пел, Семен откинулся на свою импровизированную подушку в полном изнеможении. Мыслей у него было только две: «А он не фальшивит!» и «Я больше не могу!». Он так и сказал вслух, когда певец умолк: