— Этот исполин тонул, как маленький ребенок!

Внезапно из глаз Фреда потекли слезы. Мара обняла его.

— Мой плачущий герой, — сказала Мара, силясь свести все к шутке, чтобы самой не расплакаться. Она не могла удержаться от слез, если плакал кто-то рядом.

— Ах, Мара, — сказал Фред, взяв себя в руки. Поцелуй витал в воздухе. Нехватка решимости держала его на весу, не давая осуществиться.

— Ах, Фред, — вздохнула Мара, когда тот оторвался от нее. Ее руки остались у него на плечах.

Они смотрели в воду на рыбок Мары и наблюдали, как снова и снова крупные гольцы вторгались в стаю гольянов, чтобы поохотиться.

— Их убивают во время любви, — сказал Фред.

— Такова природа.

— А какова наша природа? — спросил Фред.

Для нас любовь тоже опасна, думал он, мы стремимся к гибели, гонимые нашими тайными страстными желаниями. Должны ли мы от них отказаться, оттого что они неразумны? Или недостаточно мудры? Разве не для того мы приходим в мир, чтобы испытывать эти страстные желания, именно потому что имеем возможность их реализовывать? Или наоборот, мы приходим в мир, чтобы им противостоять, отречься от них? Религии говорят: отречься. Противостоять. Более приятные религии говорят: постичь, что все эти страсти суть иллюзии. Но как мы должны это постичь? И как отличить мудрость не делать что-то от страха не делать что-то?

— Разве природа любви смертельна? — переспросил Фред.

— Природа Мары такова, что она хочет есть, — сказала Мара.

— Мне нравятся голодные женщины. Давай поймаем хищную рыбу? Или это помешает твоим научным опытам?

— Время нереста уже прошло. Из-за дождей вода остыла.

В углу под дощатым навесом стояла удочка. В стеклянной банке рядом они нашли свинцовые грузила и крючки. С ловкостью, удивившей его самого, Фред подготовил удочку. Мара выловила с поверхности воды мертвого гольяна, который не выдержал трудностей размножения. Метод использования мертвой рыбки в качестве наживки оказался чрезвычайно успешным.

Хотя это, разумеется, было строго запрещено, они разожгли на берегу озера костерок. В конце концов, лесничий у них был знакомый, и они могли рассчитывать на его снисхождение. День был безветренный, но так и оставался серым, и они грелись у огня, вертя над ним свои прутья орешника, которые служили им шампурами для рыбы. Потом они ели — руками — и рассказывали друг другу истории, связанные с кострами, из времен их детства.

Однако радость продлилась недолго. Настроение у Мары испортилось. Она стала очень скупа на слова и на вопросы отвечала односложно.

— С тобой все в порядке? — спросил Фред.

— Мне пора уезжать, — ответила Мара.

— Ты можешь остаться здесь. И надолго, если захочешь, — сказал Фред.