Я сердцем, волею, умом,

Душой и телом предан ей.

Не ведаю других путей,

Всевластной силой к ней влеком.

Поскольку сила любви столь велика, поэт отдал ей всего себя — сердце и разум, тело и душу — и восхваляет свою преданность. Бернарт является рабом любви и этим немного напоминает Алкивиада, но он полностью отличается от платоновского персонажа, поскольку полагает, что в этом рабстве и заключается сама его добродетель. В следующих строках Бернарт утверждает:

А тот, кто чужд Любви и в ком

Навеки голос сердца стих,

Тот мается среди живых

Непогребенным мертвецом.

Доблесть во времена Бернарта обычно выступала атрибутом воина, рыцаря и дворянина, но теперь на нее претендует поэт.

К тому же Бернарт и сам является добрым и верным рыцарем, а не предателем, в отличие от множества других людей тех времен: «Я славу Донне воздаю // В словах правдивых и простых». Но вот проблема: как Донна узнает, что он по-настоящему влюблен, а не просто хочет ее соблазнить? Поэту нужен какой-нибудь ясный знак — он желал бы, чтобы предатели и «любезники пустые» носили «парочку рогов витых»! Он отказался бы от всех богатств этого мира (которых, правда, у него и так не было), «чтоб Донна… любви внимала лишь моей». Впрочем, она в любом случае должна это понять, как только взглянет на Бернарта:

Бледнея пред ее лицом,

Не скрою даже от чужих,

Что ног не чувствую своих,

Бессильным трепещу листом.

Любовь заставляет поэта не только трепетать, но и, что еще хуже, доводит его до слез, поскольку Донна не отвечает ему так, как он хотел бы:

В плену Любви лежу ничком,

Тюремных не открыть дверей

Без сострадания ключей, —

А Донны нрав с ним не знаком.