Прошу подождать следующего звонка. Если повезет, прослушаем полную сагу о пытках. Своим самым убедительным тоном он отвечает, что мне не нужно беспокоиться: угрожать способна только кучка безобидных сторонников Галана. Я молчу, и Пабло быстро меняет тон и тему:
– Кому ты подарила вещи, которые привезла мне из Рима? Беатрис сказала, что ты ничего не передавала, и Клара тому свидетель.
Я изумлена и раздавлена.
– Этого мне только не хватало, Пабло! На этот раз мои тебе подарки стоили больше десяти тысяч долларов. Думаю, ты на самом деле знаешь, насколько я великодушна и честна, но если хочешь оспорить это, пожалуйста. Ну, что это за ужас, какое-то проклятие?! Подумать только, перед тем как поехать в Рим, я подарила каждой из этих ведьм тысячу долларов на покупки в «Сакс»! Они думали, что ты уехал навсегда… или что мы с тобой не будем разговаривать… Поскольку обе торговки, то украли твой чемодан, чтобы продать вещи и бронзу за какие-то гроши!
Пабло просит ради нашей безопасности ничего им не говорить. Никто не должен знать о его возвращении и о нашей встрече. Добавляя, что уже пора признать: у такой, как я, не может быть подруг. Такие, как Клара и Беатрис, способны на все за десять тысяч долларов. Внезапно Пабло открывает чемоданчик и рассыпает по квартире полтора десятка аудиокассет, сообщая, что это мои разговоры, записанные полицейским подразделением (F2), которое на него работает, но их нельзя послушать, потому что они исцарапаны. Видя, что я не удивлена, не обеспокоена, не верю ему и слишком устала, чтобы разозлиться как следует, он угрожающе интересуется:
– Кто муж той бандитки, что звонит в СМИ, утверждая, что моя жена тебя изувечила? Мы оба прекрасно знаем: звонили не сплетницы из «высшего общества» Боготы, а жена какого-то мафиози!
– Пабло, думаю, это «галанисты» (сторонники Галана)… Не принижай себя так. Моим любовником всегда был, есть и будет самый богатый мужчина в Колумбии, а не «какой-то мафиози»! Можешь попросить оригиналы у (F2), чтобы узнать, как его зовут. Рада, что ты хорошо доехал, – я уже пять часов выслушиваю изощренные оскорбления, замаскированные под лесть, и очень устала, доброй ночи.
Эскобар заявляет, что я больше никогда в жизни его не увижу. Молча я поднимаюсь в свою комнату, слыша, как за моей спиной спускается лифт. Чтобы не думать о событиях сегодняшней ночи, я ставлю кассету с любимыми песнями и бросаю в ванну всю соль, какую только нахожу. Закрыв глаза, думаю: удачно, что в последний раз он увидел меня в длинном платье, а не в пижаме, с поднятой прической, а не с бигудями в волосах. Интересно, зачем мне сдался какой-то бандит, такой же серийный убийца, как он? Уверяю себя: абсолютно незачем. Безусловно, только если бы я хотела, чтоб кто-то помог мне покончить жизнь самоубийством!.. Но почему тогда я так плачу, слушая песню Сары Вон[124] «Дым у тебя в глазах» («Smoke Gets in Your Eyes») и «Что-то» («Something») Ширли Бэсси?[125] Убеждаю себя: все из-за того, что я не могу никому доверять и приговорена к абсолютному одиночеству, к жизни в окружении гадюк – именно это из себя представляют толстые журналистки, жены, которые вечно на диете, отверженные мужчины и пара воровок, которых я считала своими лучшими подругами.
Что-то тяжелое падает в ванну – всплеск! Я в ужасе открываю глаза, там, в облаках пузырьков и пены – «Вихри Линда I», самая красивая лодочка в мире, с парусами в полоску и надписью белыми буквами.
– Это твоя первая яхта, и если не скажешь имя этого мафиози, я сейчас же заберу ее у тебя! Нет, лучше утоплю тебя в ванне, точно… Жалко, что стена не позволяет мне сесть напротив, чтобы схватить твои ноги и поднимать их одновременно… медленно… очень медленно… чтобы ты не могла ничего сделать. Нет, тогда бы намокла элегантная прическа, а мы все хотим, чтобы на посмертной фотографии в «El Espacio», рядом с другими трупами, истекающими кровью, ты выглядела божественно, под заголовком, который бы гласил… ну, допустим… «Прощание с богиней!» Такой тебе нравится? Лучше, чем «Умершая по вине мафиози!» – или нет? Что будем делать, чтобы ты призналась, кто этот подонок. Уже не терпится разрезать его на куски, послать кого-нибудь искромсать лицо его жене, чтобы запомнила, что с моей любимой и женой лучше не связываться!
– Браво, Пабло! Так ее, эту бандитку! Эту сторонницу Галана мы будем искать вместе по всей Колумбии, чтобы сделать из нее фарш, правильно! Найдем заодно и любовницу этого типа! – восклицаю я, подняв кулаки вверх, не сдерживая приступ смеха, пробуя достать свой парусник.
В ярости Пабло забирает его у меня одной рукой, а другой хватает магнитофон, становится на колени рядом с ванной и говорит, что это не шутка. Он вернулся, чтобы убить меня электрическим током, хотя будет сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. А я думаю: этот человек напротив, с руками палача, в ужасе от того, что потерял меня, от того, что я с другим. Это прослеживается в каждой его черточке, в каждом жесте и выглядит комично и жалко. Мне кажется, в его взгляде я могу разглядеть то самое отчаяние, которое только он (из сорока людей) прочитал в моих глазах в день с водоворотом. Вдруг, сколько бы я ни говорила, что прошлое и будущее – единственное, что есть на самом деле, я понимаю: он один наполняет настоящим мое существование. Он единственный, ради которого я живу, в ком смысл жизни, кто оправдывает прошлые страдания и все, что еще придется пережить. Я дотягиваюсь до него, тяну за рубашку, обвиваю руками за шею и говорю:
– Знаешь, Пабло, а почему бы нам не умереть от электрического разряда вместе… и мы с тобой отправимся на небо, раз и навсегда… навечно?
Эскобар начинает покачиваться, на минуту кажется, что он поскользнется и упадет в ванну с радио, лодочкой и всем остальным. За секунды он роняет их на пол, достает меня из воды, уверяет, что его примут только в аду, заворачивает в полотенце и начинает яростно вытирать, будто все это – сон. Я начинаю подпевать в такт звучащей песне «Лихорадка» («Fever»)[126], одновременно переводя ее. Я восхищаюсь маленькими деталями игрушки моей мечты, говоря Пабло, что «Вихри Линда II» точно должна быть достойна девушки мафиози, размером, по крайней мере, сто футов в длину… Тогда мы попытаемся наверстать каждое мгновение потерянного настоящего. Фантазии его демона и ночные кошмары моего бедного ангела-хранителя сливаются с «Кокаиновым Блюзом» («Cocaine Blues») и другими песнями Джонни Кэша с концерта для заключенных в тюрьме Фолсом[127], которые я даже не собираюсь переводить. Кто бы рискнул сейчас спеть Пабло Эскобару на родном языке:
«Я застрелил парня в Рино, просто чтобы посмотреть, как он умрет».
Только не эта свинья, что богаче меня!
«Лучше могила в Колумбии, чем тюремная камера в США!» – кричат повсюду листовки и плакаты новоиспеченной повстанческой группы «Экстрадируемые»[128]. Хотя СМИ заверяют, что имена членов неизвестны, личности ее основателей, их занятия, состояние и мстительность прекрасно знакомы даже последнему дураку на деревне, в самом отдаленном муниципалитете или богом забытом уголке Колумбии. Объявление войны наркомафии новым министром юстиции Энрике Парехо, сторонником Галана, ударило, подобно грому. Через несколько дней после своего прихода на смену Родриго Ларе, Парехо подписал экстрадицию Карлоса Ледера и Эрнана Ботеро, банкира и главного акционера футбольной команды «Atlético Nacional». Министерство юстиции Северной Америки потребовало выдать его в связи с отмыванием более чем пятидесяти миллионов долларов. Ледер убегает из страны, а Ботеро экстрадируют, все футбольные матчи отменены в знак траура, а фотография, где его со скованными ногами и руками тащат агенты ФБР, становится символом националистической борьбы «Экстрадируемых».
Хильберто Родригес и Хорхе Очоа переехали с семьями в Испанию. Оба думают уйти на покой, вложив основную часть капиталов в Европе. Родригес будет очень по мне скучать и хотел бы скоро увидеться вновь. Для него я, возможно, единственная женщина-журналист, с которой можно спокойно поговорить о делах, коллегах и «профсоюзных» проблемах, будучи на сто процентов уверенным, что не произойдет утечки информации. Зная все тонкости его профессии, особенно в настоящий момент, последнее, что мне нужно, – способствовать или усиливать уже существующие разногласия двух группировок. Я прекрасно сознаю: в такой кульминационный момент любой неверный шаг может стоить мне жизни, поэтому отношения с ними строятся на добровольном кодексе чести, в лучшем стиле коза ностры. Заметно, что Хильберто уезжает с некой грустью, вызванной привязанностью или любовью с его стороны. Но ведь мы никогда не были влюблены друг в друга. Хотя я говорю ему, что тоже буду скучать по нашим долгим разговорам, на самом деле я никогда не прощу ту мимолетную интрижку, ужасно неосмотрительную для такого предприимчивого человека, как он.
В течение следующих месяцев мы с Пабло возвращаемся к былым радостным дням. Поскольку теперь каждая наша встреча требует тщательной подготовки, мы используем каждую минуту, чтобы побыть наедине и насладиться мгновениями счастья. Самолеты, на которых я путешествую, арендованы. Только двое мужчин, встречающих меня в аэропорту, вооруженных складными винтовками «R-16», знают, что я встречаюсь с Эскобаром. Так как моя квартира – где-то в ста метрах от садов резиденции американского посла в Боготе, Пабло ужасно беспокоит, что департамент безопасности может следить за мной или я могу попасть в руки спецслужб. Поэтому, ради его спокойствия, я никогда не спрашиваю его пилотов или охрану, куда они меня везут. Наши встречи проходят ночью, в маленьких недостроенных домиках. Пабло всегда приезжает после нескольких часов пути по ужасным, грязным и ухабистым дорогам. По мере приближения к финальному пункту назначения я всюду замечаю наблюдательные вышки. Парни говорят, мы направляемся в один из множества загородных домов, которыми Пабло усыпал всю Антиокью. Поскольку мы всегда оказываемся на шоссе за пять минут, я заключаю: все устроено так, чтобы до невозможности усложнить маршрут, одновременно облегчив бегство Пабло в случае, если он попадет в засаду. Только потом я узнаю: многие из незаконченных построек перевезли из асьенды «Наполес». Это единственное место на Земле, где Пабло чувствовал себя в полной безопасности, там он подготовил тайники, которые стали бы его убежищем в ходе постоянных войн. Эскобар уже знал, а я предчувствовала, что это место станет его единственным пристанищем на оставшееся время.
Хотя мы не признаемся друг другу, но оба знаем: любая из наших встреч может стать последней. У каждой – некий привкус расставания навечно. Когда я вижу, как он уезжает, то надолго погружаюсь в бесконечную грусть, думая о том, что со мной станет, если его убьют. Я до сих пор надеюсь на уход Пабло из бизнеса, тогда ему удастся договориться с правительством Колумбии или с США. Я скучаю по Фаберу, секретарю, который почти всегда отвечал за передачу денег накануне моих поездок. Но Пабло объясняет: его верный служащий хороший, мирный человек, а ему сейчас необходимо жить в окружении молодых, бесстрашных парней, которые не боятся убивать, потому что уже не раз это делали. Двое людей, забирающих меня и привозящих обратно в аэропорт, каждый раз меняются. Мы все вооружены: я – с моей «береттой», Пабло – с пулеметом «MP-5» или немецким пистолетом, а парни – с пистолетами-пулеметами «Mini Uzi» и автоматами «R-15» и «AK-47», такие же используют партизаны.