– А у меня пистолет с рукояткой из слоновой кости, я их пристрелю и заявлю, что это была самооборона, пока.
Пятнадцать минут спустя, уже прибегая к обычному, убедительному тону, Пабло говорит, что одни его очень влиятельные друзья хотят познакомиться со мной. Произнеся наш секретный пароль, состоящий из чисел и имен животных в его зоопарке, он дает мне понять, что хочет представить меня Тирофихо[162], главе «ФАРК», и другим партизанским командирам. Я отвечаю, что все: бедные и богатые, левые и правые, элита и бедняки мечтают познакомиться с телезвездой, и вешаю трубку. Но пятым звонком Эскобар намекает: они с партнерами активно сотрудничают с испанским правительством, чтобы его лучший друг и «мой любовник» отправились не в США, а в Колумбию, и хочет рассказать мне все подробности лично, потому что по телефону нельзя. Тогда я решила – месть должна быть сладка:
– Он не мой любовник, но почти им стал. Я над этим работаю.
Тишина по ту сторону трубки подтверждает, я попала в точку. Пабло предупреждает:
– Там льет как из ведра, возьми свои резиновые сапоги и пончо, ок? Это не Париж, любовь моя, а сельва.
Предлагаю ему перенести встречу на следующий день, я слишком устала после долгого перелета и не хочу промокнуть.
– Ну уж нет. Я видел, как ты купалась в реке, в водовороте, в море, в болоте… в ванне, в душе, в слезах… – сейчас немного чистой воды тебе не повредит, принцесса, до вечера.
Думаю, ради знакомства с Тирофихо нужно брать с собой не пончо, а парку от «Hermés», набросив шарф и захватив сумку от «Вуитон», и охотничьи сапожки от «Wellingtons». Только не ботинки в военном стиле, чтобы не показаться коммунисткой. Посмотрим, как ему это понравится.
Никогда не была в партизанском лагере, он похож на пустыню. Только где-то очень далеко, в сотне метров отсюда, слышится радио.
– Должно быть, партизаны рано ложатся. Им нужно вставать ни свет ни заря, чтобы красть скот, хватать полусонных
Два незнакомца оставляют меня у маленького недостроенного домика и испаряются. Сначала я решила осмотреться, держа руку в кармане парки, удостоверившись: здесь и правда никого нет. Маленькая белая дверь совершенно обычная, из тех, что запирают на навесной замок. Войдя, я вижу комнату – где-то двенадцать-пятнадцать квадратных метров, дом построен из кирпичей, цемента и пластиковой черепицы. Вечереет, здесь холодно и темно, но мне удается разглядеть матрас на полу, подушку, которая кажется совсем новой, и коричневое шерстяное покрывало. Я осматриваюсь, вижу радио, фонарик, рубашку, маленький пистолет-пулемет, висящий напротив, и потушенную керосиновую лампу. Когда я наклоняюсь к столику, чтобы попытаться разжечь ее своей золотой зажигалкой, из тени позади выпрыгивает человек, крепко хватая меня за шею правой рукой, словно хочет ее сломать. Потом левой рукой обхватывает за талию и прижимает к себе.
– Смотри, я сплю почти под открытым небом! Видишь, как живут борцы за правое дело, пока принцессы путешествуют по Европе с их врагами! Посмотри хорошенько, Вирхиния, – говорит Эскобар, отпустив меня и зажигая фонарь, – это не отель «Ritz» в Париже, а последнее, что ты увидишь в своей жизни!
– Ты сам решил так жить, Пабло. Как Че Гевара в боливийских джунглях, только у него не было трех миллиардов долларов. Никто тебя не заставлял, а мы с тобой уже давно расстались! Сейчас же скажи, чего ты от меня хочешь и почему в такой холод ты без рубашки? Я пришла не для того, чтобы провести с тобой ночь, и уж тем более спать на этом матрасе с клещами!
– Ясно, что ты пришла не спать со мной. Сейчас узнаешь, зачем ты здесь, родная. Жена босса не наставляет ему рога с врагом на глазах у друзей.
– А известной диве не наставляют рога с моделями у всех на виду, и прекрати уже звать меня твоей женой, я не Тата!
– Итак, моя дива, если сейчас же не снимешь тысячи долларов, навешанные на тебя, я позову своих парней, и они сдерут их, разрезав ножами.
– Давай, Пабло, смелей, это единственное, чего тебе не хватало! Убей и сделаешь мне огромное одолжение. Если честно, жизнь меня никогда особо не прельщала, и я не буду по ней скучать. А если обезобразишь меня, ни одна женщина больше никогда к тебе не приблизится. Давай, где там твои двести человек? Зови их, чего же ты ждешь?!
Он срывает с меня парку, разрывает блузку, бросает на огромный белый матрас в синюю полоску, трясет, как тряпичную куклу, так, что у меня перхватывает дыхание, и начинает насиловать, крича и рыча, как хищное животное:
– Однажды ты сказала, что променяешь меня на другую свинью, такую же богатую, как я… Но почему ты выбрала этого… именно этого? Хочешь, поведаю, что я сказал о тебе своим друзьям? Завтра же этот жалкий каторжанин узнает, что ты вернулась ко мне на следующий же день после того, как оплакивала его! А в тюрьме такое перенести еще сложнее! El Mexicano во всем мне признался пару дней назад. Я прослушал пленки полицейской службы F2 и спросил, зачем ты ему звонила. Он не хотел признаваться, но пришлось. Я не мог поверить, что этот гадкий тип послал тебя к моему компаньону… тебя… мою девушку… втянул мою принцессу в свои грязные дела… мою прекрасную принцессу… А эта ведьма, мафиози, звонившая на радиостанции… – его жена, правда, любовь моя? Как же я сразу не догадался! Кто же еще это мог быть, как не она? Пока я был готов умереть за них, уничтожая свою душу, этот трусливый карьерист стремился украсть мою девушку, моего лучшего друга, моего компаньона, мои земли и даже моего президента!
Забрать тебя с собой в Париж… Как вам это нравится? Если бы он не был в тюрьме с Хорхе, я бы заплатил испанцам, чтобы они отдали его гринго! Ты даже представить себе не можешь, как я тебя ненавижу, Вирхиния. Все эти дни я мечтал убить тебя! Я тебя обожал, а ты все испортила! Почему я не позволил тебе утонуть? Вот что чувствуешь, когда задыхаешься, – почувствуй это сейчас! Надеюсь, тебе понравится, родная, потому что сегодня ты точно умрешь у меня на руках! Посмотри на меня, хочу видеть, как это божественное лицо испускает последний вздох в моих объятиях! Умри, сегодня ты отправишься со мной в ад, телом и душой!