Хлопнула дверь, высунулся ее жабенок. Позвал спать.

Моя возлюбленная лениво поднялась и вернулась в дом.

А я был готов умереть…

На следующее утро никто не вспоминал о вчерашних бурных событиях. И я, проснувшись в ужасе от кошмара, который мне приснился, тут же пришел в себя, услышав ласковый голос спонсорши:

‒ Тимоша, скорей мыться и за завтрак! Я тебе кашку сварила!

Она погладила меня по голове и сказала, что поведет на завивку, а я ждал только момента, чтобы меня выпустили погулять в садик, и я там увижу…

Как назло, она долго не отпускала меня. Сначала ей пришло в голову сделать мне педикюр, потом ей показалось, что у меня жар, и она заставила меня поставить градусник. А я старался не глядеть в окно, чтобы не вызвать в ней подозрений.

‒ А на господина Яйблочко ты не сердись, ‒ говорила спонсорша, перебирая мои кудри, ‒ он бывает груб, но он всегда справедлив. Ты же знаешь, у него в части много организационных проблем, и он не может позволить себе расслабиться. С вами, людьми, все время жди подвоха. Вы как испорченные дети.

‒ Почему испорченные?

‒ Потому что норовите сделать гадость исподтишка, потому что не помните добра, потому что лживы… потому что… миллион причин! А ты чего на меня уставился? Наелся ‒ иди погуляй. Но за забор ‒ ни шагу.

Я послушно поклонился Яйблочке и подождал, пока ее зеленая чешуйчатая туша уплывет из кухни. И тут же кинулся в сад. Сердце подсказывало мне, что Инна ждет меня там или выглядывает из своего окошка, чтобы выйти, как только я появлюсь.

Я прошел через газон, присел у бассейна, пощупал ступней воду. Вода была холодной. Я прошел к кустам, что разрослись у изгороди и надежно скрыли бы тех, кто пожелал уединиться от любопытных глаз.

Там было пусто. И пустота эта была насыщена звоном насекомых, щебетом птах и подобными мирными, совсем не городскими звуками. Старшие говорят, что раньше на Земле было не так тихо и красиво, но спонсоры запретили вонючие двигатели и разрушили вредные заводы. Сами они не нуждаются во многих вещах, производимых людьми, и люди тоже быстро отвыкли от таких предметов, как ботинки или печки, даже от одежды, отчего теперь, как мне рассказывали, люди живут только в теплых местах нашей планеты.

‒ Тим, ‒ сказала Инна, заглядывая в кусты. ‒ Я так и знала, что найду тебя здесь.

‒ А я специально сюда пришел, ‒ сказал я. Я был счастлив. Но не мог объяснить мое чувство. Оно не было тем чувством, в котором меня так подозревали хозяева. Мне хотелось смотреть на Инну и если дотронуться до нее ‒ то только кончиками пальцев.

‒ Тебя били? ‒ спросила Инна.

‒ Вчера, ‒ сказал я. ‒ Из-за тебя.

‒ Из-за меня? ‒ Глаза у нее были синие, ласковые.

‒ Они решили, что я слишком… слишком несдержанно себя веду. Что пришло время меня… ‒ и тут язык у меня не повернулся сказать, в чем дело, хотя в этом не было тайны или чего-нибудь необычного ‒ больше трех четвертей мужчин после двадцати лет подвергались ампутации этих органов для их собственного блага и в интересах демографии.

‒ Не может быть! ‒ догадалась Инна. ‒ Только не это!