Еще ничего не было сказано, а в мое сердце вонзилась игла.

‒ А почему ты сама не сможешь?

‒ У него наверняка очередь, месяца на два ‒ сколько приходится проводить операций!

‒ Это точно, я все-таки сторонник гуманной точки зрения, ‒ бурчал мой спонсор, ‒ лишних надо топить. Топить и топить. И тогда не будет проблем с ветеринарами.

‒ Ты хотел бы, чтобы Тимошу утопили?

Хозяин понял, что хватил через край, и отступил:

‒ Тимоша исключение, ‒ сказал он. ‒ Он как бы часть дома, он мне близок, как этот стул…

Сравнение было сомнительное. По крайней мере для меня оно прозвучало угрожающе. Старые стулья бросают в огонь.

‒ Ладно, ‒ сказал спонсор, ‒ я сам позвоню и договорюсь. А ты напиши официальное примирительное письмо соседям. Я его отнесу. Нам с ними жить, а он ‒ второй адъютант гарнизона.

Мне было грустно, что мои хозяева ‒ не самые сильные на свете. Мне хотелось бы, чтобы они были всесильны и не боялись каких-то паршивых жабенышей… Потом я стал уговаривать себя, что ветеринар так занят, что не сможет сделать операцию еще целый год… а к тому времени мы что-нибудь придумаем и, может, даже убежим вместе с Инной, или мои спонсоры сжалятся над моими чувствами и купят Инну у наших соседей. Мы с ней будем жить здесь и спать на моей подстилке, а нам купят с ней одинаковые трехцветные ошейники… С такими счастливыми мыслями я заснул.

Но проснувшись, я понял, что радоваться нечему.

Каждый телефонный звонок я воспринимал как звон погребального колокола, каждый пролетающий флаер мне казался вестником злой судьбы. Но судьба молчала до шести вечера. Именно тогда позвонил хозяин. Его зеленая морда занимала весь экран телефона, и я, стоя за спиной хозяйки, слышал каждое слово.

‒ Все в порядке, ‒ сказал спонсор, словно разговор шел о том, чтобы купить мне на зиму новую попонку, ‒ я нажал на него, сказал, что Тимофей представляет опасность для окружающих ввиду его чрезвычайной агрессивности, но нам бы не хотелось его усыплять, потому что моя жена к нему привязана… в общем, он согласен.

‒ Когда же? ‒ спросила госпожа Яйблочко.

‒ Сегодня в двадцать один тридцать!

‒ Ты с ума сошел! У меня в двадцать двадцать массаж.

‒ Придется поступиться своими интересами, ‒ сказал спонсор, ‒ ради интересов домашнего любимца.

‒ Это ужасно! Я даже не успею приготовить тебе ужин!

‒ Как хочешь, ‒ рявкнул спонсор. ‒ Я не буду снова унижаться перед ветеринаром!

‒ Хорошо, хорошо…