Я смотрела ей вслед и думала. Думала о том, что, возможно, она обитает в одном из этих деревянных домов на улице Кузгунджук. Я представила себе её жилище, затерявшееся в лабиринтах современной жизни. И может быть, даже, в убранстве её дома, есть масса вещичек из века девятнадцатого, оставшегося ей от родителей: альбомы с пожелтевшими фотографиями дедов и прадедов, картины Босфора и мечети Султан Ахмет, сделанные европейскими художниками-ориенталистами, различные статуэтки продавцов симитов или молока, фески, турки, фарфоровая посуда, и прочий антикварный хлам. Дом её полон воспоминаний детства и юности, где явилась она свидетелем, или может быть, участником, ярких драматических событий, сотрясавших эту страну.
Я думала о том, что хорошо бы снимать комнату у этой старушки и завоевать её доверие взамен моих мизерных услуг. Я представила большое окно в своей комнате, которая была бы очень чистой, скромной и аккуратной. За окном, весенний ветер сдувал бы цветы с деревьев, рассеивая и устилая их по этой тенистой улочке бело-розовым ковром.
Женщина эта заваривала бы привычный дневной кофе, звала бы меня разделить с ней её одиночество, рассказывая бесконечные истории о своей жизни. Позже, они перерождались бы в записанных мною фразах и предложениях, обретая вторую жизнь в немного странной меланхоличной прозе начинающего писателя.
Думая об этом, я почувствовала, что по телу разлилось приятное тепло, словно, вспоминаешь ты место, позабытое в чертогах твоей памяти, место, где тебе было особенно хорошо. Де жавю…, это была странная смесь фантазий и галлюцинаций, преследовавших меня с самого детства.
Издалека раздался голос Семры.
– Эй! Ты чего там застыла? – весело окликнула она меня.
Мы прогуливались по Кадыкёйю.
Кадыкёй – очень весёлый район. Кажется, что все светские, проевропейски настроенные турки поселились именно здесь. Этот район не был похож на исторический Стамбул с его вальяжностью и консерватизмом.
Богема и творчество процветает здесь пышным цветом. Район наполнен бесконечными кафе, кафешками, ресторанами, барами. Бар для художников, бал для киноманов, бар для рокеров, бар для байкеров… и так до бесконечности. В основном, население Кадыкёй составляет молодёжь от 22 до 35.
Здесь редко встретишь женщин в хиджабах, а модниц в коротких рванных шортах, чуть прикрывающих филейную часть, полным-полно.
– И что? – спросила я Семру, когда перед нами прощеголяла девушка в коротеньких джинсовых шортиках. – Не бьют их уже тут?
– Не… здесь не будут, здесь район такой, очень европейский. – ответила она. – Это ещё ничего, а иногда таких экземпляров увидишь, хоть стой хоть падай… Я вот не ханжа, но такое тоже не приветствую… Все-таки, это не Европа… мусульманская страна…
И тут, бог, словно услышал наши разговоры. Перед нами появилась особь, ломавшая все стереотипы о мусульманских женщинах. Эта девушка принадлежала по видимости, субкультуре «винишко тян». На ней были круглые очки, с простыми, скорее всего, стёклами. Она имела длинные волосы, окрашенные ядовитым фиолетовым тоником. Одета она была в винтажный прозрачный топ, из-под которого вываливалась грудь. Ноги были в рванных кружевных колготах, через которые проглядывали черные трусы. Это все, что было на ней надето. Под руку она держала байкерского вида, молодого человека, который, видимо, охранял её от неоднозначной реакции людей. Но от людей, населявших этот район, никакой реакции не следовало. Реакция была у меня в виде отвалившейся нижней челюсти.
– Мамо…, – тихо произнесла я. – Что это? Даже в бруклинском Уильямсбурге, и в Сохо на Манхеттене я такого не видела.
– Ну вот, видишь, в Нью Йорке нет, а в Кадыкёйе есть, – сказала Семра и улыбнулась.
Мы ещё долго прогуливались по людным и нелюдным улицам района. Завернули на очень симпатичную улицу Мода. Здесь было также, множество кафе и баров, бутиков, магазинчиков, где продают уникальные вещи, сделанные своими руками. Вдоль улицы была проложена трамвайная линия, придававшая ей свой узнаваемый шарм. На стенах пестрили афиши с названиями концертов, различных политических акций, например, от ЛГБТ сообщества до митингов второй по величине оппозиционной партии, а также, театральных постановок, перфомансов современного искусства и т.д.
Район жил и дышал своей жизнью. Жизнью искусства красок и холста, искусства слова, искусства нот и хореографии. Это был Стамбул, тот, о котором я мечтала и хотела видеть.
– Сеемраа…, – протянула я. – Я хочу здесь жить. Это мой район, это мой мир… Что делать?
На тот момент, я и в самом деле подумала, что я осталась бы здесь навсегда. И к чёрту все условности и обязательства, главное, идти за мечтой и чувствовать себя в своей тарелке!
– Здесь, наверное, жилье стоит очень дорого… нет, мне же не надо в какой-нибудь элитный Суадие или ещё там чего…