– Она хотела приехать, но сейчас вообще не очень мобильна.

Звучит не слишком хорошо.

– Я напишу ей.

– Она будет рада.

Снова наступает тишина. Я слишком напугана, чтобы ее нарушить. Тогда заговаривает Стив:

– Дело в том, что… когда я прибирал в твоей прежней комнате, то кое-что нашел.

Мое сердце начинает биться чаще. Неужели наркотики, которые мог спрятать Фредди? Пожалуйста, только не это. Конечно, я сама бы нашла их, когда убиралась. Кроме того, сын всегда клялся, что чист.

Стив протягивает мой старый блокнот для рисунков, который я не смогла оставить, когда уезжала из Лондона. В нем полно моих набросков.

– Это потрясающе, Сара. Не знал, что ты рисуешь с натуры.

Чувствую, как краска приливает к щекам, когда смотрю на автопортрет, набросанный с отражения в зеркале.

– Это было частью моей прежней жизни. Сейчас кажется глупым, но тогда я пыталась решить, должны ли мы с Фредди бросить Тома или нет. Когда рисуешь кого-то обнаженным, он раскрывается. Это помогает добраться до сути человека. Я просто пыталась добраться до своей. Но когда мы приехали в Корнуолл, оказалось, что меня больше не интересует рисование с натуры.

– Почему?

Я изо всех сил пытаюсь объяснить:

– Мне не нравился тот человек, которым я стала. Я снова нарушила закон. Гончарное дело оказалось приятной переменой.

Он кивает:

– Я понимаю. У меня жизнь тоже изменилась.

– У тебя?

– Я был адвокатом.

В его голосе звучит беспокойство. Всякий раз, когда я спрашивала Стива о его прошлом, он говорил что-то неопределенное о скучной работе в офисе и о том, что оставил «карьерный рост» своему брату.

– Знаю, мы договорились, что не будем обсуждать детали, но я бы хотела, чтобы ты поделился со мной.