Вспомни, что, когда ты разрушила заклинание Оттона ле Ферна, он вернул себе силы за счет тебя.

«Он не думал больше ни о чем, кроме побега».

Ну и, наконец, вспомни, как он с тобой обращался поначалу.

А собственно, как?

Пытался играть в равнодушие, тогда как в нем уже поселилось глубоко внутри совершенно невозможное для шеда чувство к человеческой девушке.

И, пытаясь задавить чувство вины, словно набедокуривший мальчишка, подсовывал подарочки. Так смешно и горько одновременно – рассудком давить в себе любовь, чтобы потом осознать всю бесполезность этого занятия и сдаться…

Стыдно признаться, но именно это набедокурившее, совершающее ошибки счастье я и полюбила. Казалось бы, за что?

И все плохое, все неправильное забывалось. А в памяти жило то робкое прикосновение в библиотеке. И полет на эшти. И разговор в саду.

Теперь мне придется научиться жить без этого. Забывать, наверное, не стоило. А вот жить придется.

Я брела и размышляла о том, что мне, выпорхнувшей из пансиона Святой Матильды, довелось пережить столько, сколько порой женщины не переживают и за всю жизнь. Я встретила таких злодеев, что просто чудом казалось остаться в живых, а еще большим чудом – не стать такой же, как они, не испачкаться в их ненависти. Оттон ле Ферн ненавидел шедов и мстил за сестру, а сам держал в темнице мать Сарро. Сарро отомстил за мать, убив собственного отца, но при этом, глазом не моргнув, обчистил сокровищницу замка, а меня отдал вождю алишс на верную смерть. И ему было совершенно наплевать на то, что со мной сделают. Хотя от меня Сарро ничего плохого не видел. А наш добрый король так завидовал герцогу ле Ферну, что дал задание Уимберу разыскать никому не нужную сироту, которая бы могла шпионить в замке герцога, а еще лучше – сломать все, что тот построил, пусть даже ценой собственной жизни.

А город Теней? Один Орис чего стоил, взявший с брата клятву привести Солью и удовольствовавшийся тем, что соперник сгинул в людских землях. Или Релия… Вот уж злобная стерва!

Картинка вырисовывалась столь занятная, что я даже рассмеялась.

На фоне таких замечательных злодеев мой запутавшийся в собственных чувствах муж казался едва ли не святым. При всех его недостатках и нелюбви к людям, да. И в самом деле, великой удачей для меня было просто остаться собой. Возможно, стать чуточку сильнее.

Вечером я вышла к реке. И когда уже на землю спустились сумерки, постучалась в ставни дома, который стоял на отшибе.

– Кто там? – раздалось изнутри.

– Откройте, пожалуйста, – вежливо попросила я, – я щедро заплачу.

Денег, конечно, у меня при себе не было, да и вообще ничего не было. Драгоценный гарнитур матери Эриса остался на прикроватной тумбочке, потому что заниматься любовью всю ночь напролет в таких тяжелых и громоздких украшениях было неудобно.

В доме воцарилась тишина. Я на всякий случай подошла к двери, все же надеясь, что мне откроют, и не ошиблась. Раздался душераздирающий скрип несмазанных петель, на меня дохнуло теплом и чем-то кислым. С порога на меня уставилась немолодая женщина, за подол которой цеплялось трое детей, мал мала меньше.

Я прекрасно представляла себе, что она увидела зимним вечером: почти голую девицу, наряженную в белый шелк и кружева.

– О! – Глаза женщины испуганно округлились.